ФорУм

Афинский философ Анаксагор не принял ни гераклитово воззрение на мир как огненный поток, ни демокритову картину атомных вихрей. Считая природу состоящей из множества мельчайших частиц, он искал в ней начало, благодаря которому из беспорядочного скопления и движения этих
частиц возникают целостные вещи. Из хаоса - организованный космос. Он признал таким началом «тончайшую вещь», которой дал имя «нус» (разум). От того, какова степень его представленности в различных телах, зависит их совершенство. Однако «человек, — говорил Анаксагор, - является самым разумным из животных вследствие того, что имеет руки». Выходило, что не разум, а телесная организация человека определяет его. преимущества.

Таким образом, все три принципа, утвержденные Гераклитом, Демокритом, Анаксагором создавали главный жизненный нерв будущего научного способа осмысления мира, в том числе и научного познания психических явлений.
Какими бы извилистыми путями ни шло это познание в последующие века, оно имело своими регуляторами три идеи:
закономерного развития,
причинности
и организации (системности).

Открытые древнегреческим умом две с половиной тысячи лет назад объяснительные принципы стали на все времена основой объяснения душевных явлений.

Софисты: поворот от природы к человеку.

Новую особенность этих явлений открыла деятельность философов, названных софистами («учителями мудрости»). Их интересовала не природа с ее независящими от человека законами, но сам человек, которого
софист Протагор назвал «мерой всех вещей».
Впоследствии софистами стали называть лжемудрецов, которые с помощью
различных уловок выдают мнимые доказательства за истинные.
Но в истории психологического познания деятельность софистов открыла новый объект: отношения между людьми, которые объяснялись с помощью средств, призванных доказать и внушить любое положение, независимо от его достоверности.

В связи с этим детальному обсуждению были подвергнуты приемы логических рассуждений, строение речи, характер отношений между словом, мыслью и воспринимаемыми предметами. Как можно что-либо передать посредством языка, спрашивал софист Горгий, если его звуки ничего общего не имеют с обозначаемыми ими вещами?
И это не софизм в смысле логического ухищрения, а реальная проблема. Она, как и другие вопросы, обсуждавшиеся софистами, подготавливала развитие нового направления в понимании души. Были оставлены поиски
ее природной «материи» (огненной, атомной и др.). На передний план выступили речь и мышление, как средство манипулирования людьми.

Из представлений о душе исчезали признаки ее подчиненности строгим законам и неотвратимым причинам, действующим в физической природе. Язык и мысль лишены подобной неотвратимости. Они полны условностей и зависимости от человеческих интересов и пристрастий. Тем самым, действия души приобретали зыбкость и неопределенность. Возвратить им прочность и надежность, но коренящиеся не в вечных законах мироздания, а в ее
собственном внутреннем устройстве, стремился Сократ.

Сократ и новое понятие о душе.

Об этом философе, ставшем на все века идеалом бескорыстия, честности и независимости мысли, мы знаем со слов его учеников. Сам же он никогда ничего не писал и считал себя не учителем мудрости, а человеком,
пробуждающим у других стремление к истине путем особой техники диалога, своеобразие которого стали впоследствии называть с о к р а т и ч е с к и м методом. Подбирая определенные вопросы, Сократ помогал собеседнику «родить» ясное и отчетливое знание. Он любил говорить, что продолжает в области логики и нравственности дело своей матери - повивальнойбабки.

Уже знакомая нам формула Гераклита «познай самого себя» означала у Сократа обращенность не ко вселенскому закону (Логосу), *но ко внутреннему миру субъекта, его убеждениям и ценностям, его умению действовать как разумному существу согласно пониманию лучшего.
Сократ был мастером устного общения. С каждым встречным человеком он затевал беседу с целью заставить его задуматься о своих беспечно применяемых понятиях. Впоследствии стали говорить, что тем самым он стал пионером психотерапии, цель которой с помощью слова обнажить то, что скрыто за покровом сознания.
В его методике таились идеи, сыгравшие через много столетий ключевую роль в психологических исследованиях мышления.
Во-первых, работа мысли ставилась в зависимость от задачи, создающей препятствие в ее привычном течении. Именно с такой задачей сталкивали вопросы, которые Сократ обрушивал на своего собеседника, вынуждая его тем самым задуматься в поисках ответа.
Во-вторых, работа ума изначально носила характер диалога.

Оба признака:
а) детерминирующая тенденция, создаваемая задачей, и
б) диалогизм, предполагающий, что познание изначально социально, поскольку коренится в общении субъектов, — стали в XX веке главными ориентирами экспериментальной психологии мышления.

После Сократа, в центре интересов которого выступила умственная деятельность индивидуального субъекта (ее продукты и ценности), понятие о душе наполнилось новым предметным содержанием. Его составляли совершенно особые реалии, которых физическая природа не знает. Мир этих реалий стал сердцевиной философии главного ученика Сократа Платона.

Платон: душа как созерцательница идей.

Он создал в Афинах свой научно-учебный центр, названный Академией, у входа в ко¬торую было написано: «Не знающий геометрии, да не войдет сюда».
Геометрические фигуры, общие понятия, математические формулы, логические конструкции являли собой умопостигаемые объекты, наделенные, в отличие от калейдоскопа чувственных впечатлений, незыблемостью и обязательностью для любого ин¬дивидуального ума. Возведя эти объекты в особую действитель¬ность, Платон увидел в них сферу вечных идеальных форм, скрытых за небосводом в образе царства идей.
Все чувственно-воспринимаемое, начиная от неподвижных звезд до непосредственно ощущаемых предметов - это лишь за¬темненные идеи, их несовершенные слабые копии. Утверждая принцип первичности сверхпрочных общих идей по отношению ко всему происходящему в тленном телесном мире, Платон стал родоначальником философии идеализма.
Каким же образом осевшая в бренной плоти душа приобща¬ется к вечным идеям? Всякое знание, согласно Платону, — есть воспоминание. Душа вспоминает (для этого требуются специаль¬ные усилия) то, что ей довелось созерцать до своего земного рождения.
Открытие внутренней речи как диалога. Опираясь на опыт Сократа, доказавшего нераздельность мышления и общения (диа¬лога), Платон сделал следующий шаг. Он под новым углом зрения оценил процесс мышления, не получающий выражения в сократо-вом внешнем диалоге. В этом случае, по мнению Платона, его сменяет диалог внутренний. «Душа, — размышляя, ничего иного не делает, как разговаривает, спрашивая сама себя, отвечая, утверждая и отрицая».
Феномен, описанный Платоном, известен современной психо¬логии как внутренняя речь, а процесс ее порождения из речи внешней (социальной) получил имя «и н т е р и о р и з а ц и и» (от латин. «interior» — внутренний).
У самого Платона нет этих терминов. Тем не менее перед нами феномен, прочно вошедший в состав нынешнего научного знания об умственном устройстве человека.

Личность как конфликтующая структура.

Дальнейшее развитие понятия о душе шло путем выделения в ней различных «частей» и функций. У Платона их разграничение приняло этический смысл. Это пояснял платоновский миф о вознице, правящем колесницей, в которую впряжены два коня: дикий, рвущийся идти собст¬венным путем любой ценой, и породистый, благородный, под¬дающийся управлению. Возница символизировал разумную часть души, кони - два типа мотивов: низшие и высшие побуждения. Разум, призванный согласовать эти два мотива, испытывает, согласно Платону, большие трудности из-за несовместимости низменных и благородных влечений.
В сферу изучения души вводились такие важнейшие аспекты как конфликт мотивов, имеющих различную нравственную цен¬ность, и роль разума в его преодолении. Через много столетий версия о взаимодействии трех компонентов, образующих личность как динамическую, раздираемую конфликтами и полную противо¬речий организацию, оживет в психоанализе Фрейда.

Природа, культура и организм. Знание о душе - от его первых зачатков на античной почве до современных систем — росло в зависимости от уровня знаний о внешней природе, с одной сто¬роны, и от общения с ценностями культуры - с другой.

Философы до Сократа, размышляя о психических явлениях, ориентировались на природу. Они искали в качестве эквивалента этих явлений одну из ее стихий, образующих единый мир, которым правят естественные законы. Великая взрывная сила этого направления мысли в том, что оно нанесло сокрушительный удар по древней вере в душу как особый двойник тела.

После софистов и Сократа в объяснениях души наметился пово¬рот к пониманию ее деятельности как феномена культуры. Ибо входящие в состав души абстрактные понятия и нравственные идеалы невыводимы из вещества природы. Они - порождения духовной культуры.
Для обеих ориентации - и на природу, и на культуру - душа выступала как внешняя по отношению к организму реалия, либо вещественная (огонь, воздух и др.), либо бесплотная (средоточие понятий, общезначимых норм и др.). Шла ли речь об атомах (Демокрит) или об идеальных формах (Платон) - предполагалось, что и одно, и другое заносится в организм извне, со стороны.

Аристотель: душа как форма тела.

Аристотель преодолел этот способ мышления, открыв новую эпоху в понимании души как предмета психологического знания. Не физические тела и не бесте¬лесные идеи стали для него источником этого знания, но организм, где телесное и духовное образуют нераздельную целост¬ность. Тем самым было покончено и с наивным анимистическим дуализмом, и с изощренным дуализмом Платона.
Душа, — по Аристотелю, — это не самостоятельная сущность, а форма, способ организации живого тела.
Аристотель был сыном медика при македонском царе и сам готовился к медицинской профессии. Семнадцатилетним юнцом пришел он в Афины к шестидесятилетнему Платону и ряд лет занимался в его Академии, с которой в дальнейшем порвал. Известная фреска Рафаэля «Афинская школа» изображает Плато¬на указывающим рукой на небо, Аристотеля — на землю. В этих образах запечатлено различие в ориентациях двух великих мысли¬телей. По Аристотелю идейное богатство мира скрыто в чувствен¬но воспринимаемых земных вещах и раскрывается в прямом, опирающемся на опыт, общении с ними.

Аристотель создал свою школу на окраине Афин, названную Ликеем (по этому названию в дальнейшем словом «лицей» стали называть привилегированные учебные заведения). Это была кры¬тая галерея, где Аристотель, обычно прогуливаясь, вел занятия. «Правильно думают те, - говорил Аристотель своим ученикам, — кому представляется, что душа не может существовать без тела и не является телом».
Кто же имелся в виду под теми, кто «правильно думают»?
Очевидно, что не натурфилософы, для которых душа — это тончайшее тело. Но и не Платон, считавший душу паломницей, странствующей по телам и другим мирам. Решительный итог размышлений Аристотеля: «Душу от тела отделить нельзя», — сра¬зу делал бессмысленными все вопросы, стоявшие в центре учения Платона о прошлом и будущем души.
Выходит, что упоминая о тех, кто «правильно думает», Арис¬тотель имел в виду собственное понимание, согласно которому переживает, мыслит, учится не душа, а целостный организм. «Сказать, что душа гневается, — писал он, — равносильно тому, как если бы кто сказал, что душа занимается тканьем или по¬стройкой дома».

Биологический опыт и изменение объяснительных принципов психологии. Аристотель был и философ и исследователь природы. Одно время он обучал наукам юношу Александра Македонского, который впоследствии приказал отправлять своему старому учите¬лю образцы растений и животных из завоеванных стран. Накап¬ливалось огромное количество фактов - сравнительно-анатоми¬ческих, зоологических, эмбриологических и других, богатство которых стало опытной основой наблюдений и анализа поведения живых существ.

Психологическое учение Аристотеля строилось на обобщении биологических фактов. Вместе с тем, это обобщение привело к пре¬образованию главных объяснительных принципов психологии: органи¬зации (системности), развития и причинности.
Организация живого (системно-функциональный подход). Уже сам термин «организм» требует рассматривать его под углом зре¬ния организации, то есть упорядоченности целого, которое подчи¬няет себе свои части во имя решения каких-либо задач. Устрой¬ство этого целого и его работа (функция) нераздельны. «Если бы глаз был живым существом, его душой было бы зрение», -говорил Аристотель.
Душа организма - это его функция, работа. Трактуя организм как систему, Аристотель выделял в ней различные уровни способно¬стей к деятельности.
Понятие о способности, введенное Аристотелем, было важным новшеством, навсегда вошедшим в основной фонд психологиче¬ских знаний. Оно разделяло возможности организма (заложенный в нем психологический ресурс) и его реализацию на деле. При этом намечалась схема иерархии способностей как функций души: а) вегетативная (она имеется и у растений); б) чувственно-двига¬тельная (у животных и человека); в) разумная (присущая только человеку). Функции души становились уровнями ее развития.
Закономерность развития. Тем самым, в психологию вводилась в качестве важнейшего объяснительного принципа идея развития. Функции души располагались в виде «лестницы форм», где из низшей и на ее основе возникает функция более высокого уровня. (Вслед за вегетативной (растительной) формируется способность ощущать, из которой развивается способность мыслить.)
При этом каждый человек при его превращении из младенца в зрелое существо проходит те ступени, которые преодолел за свою историю весь органический мир. (Впоследствии это было названо биогенетическим законо м.)
Различие между чувственным восприятием и мышлением было одной из первых психологических истин, открытых древними. Аристотель, следуя принципу развития, стремился найти звенья, ведущие от одной ступени к другой. В этих поисках он открыл особую область психических образов, которые возникают без прямого воздействия вещей на органы чувств.
Сейчас их принято называть представлениями памяти и вообра¬жения. (Аристотель говорил о фантазии.) Эти образы подчинены опять-таки открытому Аристотелем механизму ассоциации — связи представлений. Объясняя развитие характера, он утверждал, что человек становится тем, что он есть, совершая те или иные поступки.

Мир культуры создал три «органа» постижения человека и его души: религию,
искусство
и науку.

Религия строится на мифе, искусство - художественном образе, наука - на организуемом и контролируемом логической мыслью опыте. Люди античной эпо¬хи, обогащенные многовековым опытом человекопознания, в ко¬тором черпались как представления о характере и поведении богов, так и образы героев их эпоса и трагедий, осваивали этот опыт сквозь «магический кристалл» рационального объяснения природы вещей - земных и небесных. Из этих семян росло разветвленное древо психологии как науки.
О ценности науки судят по ее открытиям. На первый взгляд летопись открытий, которыми способна гордиться античная пси¬хология, немногословна.

Одним из первых стало открытие Алкмеоном того, что орга¬ном души является головной мозг. Бели отвлечься от истори¬ческого контекста, это выглядит невеликой мудростью. Стоит, однако, напомнить, что через двести лет после этого великий Аристотель считал мозг своего рода «холодильником» для крови, а душу со всеми ее способностями воспринимать мир и мыслить помещал в сердце, чтобы по достоинству оценить нетривиаль¬ность алкмеонова вывода. Тем более, если учесть, что он не был умозрительной догадкой, но вытекал из медицинских наблюдений и экспериментов.
Конечно, в те времена возможности экспериментировать над человеческим организмом в том смысле, какой ныне принят, были ничтожны. Сохранились сведения, что ставились опыты над приговоренными к казни, над гладиаторами и т.п. Нельзя, одна¬ко, упускать из виду, что античные медики, врачуя людей и не¬вольно изменяя их психические состояния, передавали от поколе¬ния к поколению сведения о результатах своих действий, об ин¬дивидуальных различиях. Не случайно, учение о темпераментах пришло в научную психологшо из медицинских школ Гиппократа и Галена.
Не меньшее значение, чем опыт медицины, имели другие формы практики — политическая, юридическая, педагогическая. Изучение приемов убеждения, внушения, победы в словесном по¬единке, ставшее главной заботой софистов, превратило в объект экспериментирования логический и грамматический строй речи. В практике общения Сократ открыл (проигнорированный возник¬шей в XX веке экспериментальной психологией мышления) его изначальный диалогизм, а сократов ученик Платон - внутреннюю речь как интериоризованный диалог. Ему же принадлежит столь близкая сердцу современного психотерапевта модель личности как динамической системы мотивов, разрывающих ее в неизбывном конфликте.
Открытие множества психологических феноменов связано с именем Аристотеля (механизм ассоциаций по смежности, сход¬ству и контрасту, открытие образов памяти и воображения, разли¬чий между теоретическим и практическим интеллектом и др.).
Стало быть, сколь скудной ни была эмпирическая ткань пси¬хологической мысли античности, без нее эта мысль не могла «зачать» традицию, приведшую к современной науке. Но никакое богатство реальных фактов не может обрести достоинство науч¬ного безотносительно к умопостигаемой логике их анализа и объяснения. Эта логика строится соответственно проблемной си¬туации, задаваемой развитием теоретической мысли. В области психологии античность прославлена великими теоретическими

успехами. К ним относятся не только открытие фактов, построе¬ние новаторских моделей и объяснительных схем. Были выявлены проблемы, веками направляющие развитие наук о человеке.
Каким образом интегрируются в нем телесное и духовное, мышление и общение, личностное и социокультурное, мотиваци-онное и интеллектуальное, разумное и иррациональное и многое другое, присущее его бытию в мире? Над этими загадками бился ум античных мудрецов и испытателей природы, поднявших на неведанную дотоле высоту культуру теоретической мысли, кото¬рая, преобразуя данные опыта, срывала покров истины с видимо-стей здравого смысла и религиозно-мифологических образов.
В известном пушкинском стихе «Движение», описывая спор отрицавшего движение софиста Зенона с киником Диогеном, ве¬ликий поэт занял сторону первого. «Движенья нет, — сказал муд¬рец брадатый. Другой смолчал и стал пред ним ходить. Сильнее бы не мог он возразить; Хвалили все ответ замысловатый. Но, господа, забавный случай сей другой пример на память мне приводит: ведь каждый день пред нами Солнце ходит. Однако ж прав упрямый Галилей».
О чем здесь идет речь? Софист Зенон в своей известной апо¬рии «стадия» указал на проблему, касающуюся противоречий между самоочевидным фактом движения и возникающей при этом теоретической трудностью (прежде чем пройти стадию (мера длины) требуется пройти ее половину, но прежде этого надо пройти половину половины и т.д.), т.е. невозможно коснуться бесконечного количества точек в конечное время).
Опровергая эту апорию эмпирически и молча (т.е. отказываясь от объяснений), Диоген игнорировал зенонов запрос на ее логи¬ческое решение. Пушкин же выступил на стороне Зенона, напом¬нив об «упрямом Галилее», благодаря которому за видимой, об¬манчивой картиной мира открылась реальная, истинная.
Наглядны эти уроки и для построения научной «картины души». Ее достоверность росла со способностью теоретической мысли постичь, изучая самоочевидность психологических фактов, их сокрытые связи и причины. Смена представлений о душе отра¬жает полную драматических коллизий работу этой мысли. Только история ее работы раскрывает различные уровни постижения психической реальности, неразличимые за одним и тем же терми¬ном «душа», давшим имя нашей науке.
С крушением античного мира в Западной Европе господствующей идеологией феодального общества становится религия. Она культивировала презрение ко всякому знанию, основанному на опыте и рациональном анализе, внушала веру в непогрешимость церков¬ных догматов и греховность самостоятельного, отличного от пред¬писанного церковными книгами, понимания устройства и предна¬значения человеческой души.
Учение Аристотеля было опасно для диктатуры церкви. Его главная формула, согласно которой «душу от тела отделить нельзя», сразу же делала бессмысленными все вопросы о воскре¬шении, воздаянии, умерщвлении плоти и др. Сперва католическая церковь запретила Аристотеля, а затем стала «осваивать» его идеи, превратив в столпа богословия.
Эту задачу успешнее всего решил богослов XIII века Фома Ак-винский, учение которого было канонизировано как истинно ка¬толическая философия и психология, получившая название томиз¬ма (в наши дни модернизированного под именем неотомизма).
На свет явился «Аристотель с тонзурой»1, в книгах которого все разработанные им понятия (душа, способности, образы, ассо¬циации, аффекты и др.) как и все его объяснения психических фактов (их организации, развития, детерминации), были внедре¬ны в совершенно другую систему идей. Тем самым неаристотелев¬ским оказался и предмет психологии.
Именно это направление убило в Аристотеле все живое, в том числе и его полное жизни учение о душе.

Новую эпоху в развитии мировой психо логической мысли открыли концепции, вдох новленные великим триумфом меха¬ники, ставшей «царицей наук». Ее понятия и объяснительные принципы создали сперва геометро-механи¬ческую (Галилей), и затем - динамическую (Ньютон) картину природы. В нее вписывалось и такое физическое тело как организм с его психическими свойствами.
Первый набросок психологической теории, ориентированной на геометрию и новую механику, принадлежал французскому математику, естествоиспытателю и философу Рене Декарту. Он изобрел теоретическую модель организма как автомата — системы, которая работает механически. Тем самым, живое тело, которое во всей прежней истории знаний рассматривалось как одушевлен¬ное, т.е. одаренное и управляемое душой, освобождалось от ее влияния и вмешательства.

Отныне различие между неорганическими и органически¬ми телами объяснялось по критерию отнесенности последних к объектам, действующим по типу простых технических устройств.
В век, когда эти устройства со все большей определенностью утверждались в общественном производстве, принцип их действия запечатлевала и далекая от этого производства научная мысль, объясняя по их образу и подобию функции организма.
Первым большим достижением в этом плане стало открытие Гарвеем кровообращения. Сердце представилось как своего рода помпа, перекачивающая жидкость (для чего не требуется участия души).
Открытие рефлекса. Второе достижение принадлежало Де¬карту. Он ввел понятие о рефлексе, ставшее фундаментальным для физиологии и психологии. Если Гарвей устранил душу из круга регуляторов внутренних органов, то Декарт отважился покончить с ней на уровне внешней, обращенной к окружающей среде, работы всего организма. Именно поэтому через три столе¬тия И.П. Павлов, следуя этой стратегии, распорядился поставить бюст Декарта у дверей своей лаборатории. Мы вновь сталки¬ваемся с принципиальным для понимания прогресса научного знания вопросом о соотношении теории и опыта (эмпирии).
Достоверное знание об устройстве нервной системы и ее от¬правлениях было в те времена ничтожно. Декарту эта система виделась в форме «трубок», по которым проносятся легкие возду¬хообразные частицы. (Он называл их «животными духами».)
Декартова схема рефлекса полагала, что внешний импульс приводит эти «духи» в движение, занося их в мозг, откуда они автоматически отражаются к мышцам. Горячий предмет, обжигая руку, вынуждает ее отдернуть. Происходит реакция, подобная отражению светового луча от поверхности. Появившийся после Декарта термин «рефлекс» и означал отражение.
Реакция мышц - неотъемлемый компонент поведения. Поэто¬му декартова схема, несмотря на ее умозрительный характер, относится к разряду великих открытий. Она открыла рефлектор-ную природу поведения, объяснив его без обращения к душе как дви¬жущей телом силе.
Декарт надеялся, что со временем не только простые движе¬ния (такие, как защитную реакцию руки на огонь или зрачка на свет), но и самые сложные удастся объяснить открытой им физиологической механикой. Например, поведение собаки на охоте. «Когда собака видит куропатку, она, естественно, бросается к ней, а когда слышит ружейный выстрел, звук его, естественно, побуждает ее. убегать. Но тем не менее, легавых собак обыкновенно приучают к тому, что вид куропатки заставляет их остановиться, а звук выстрела — подбегать к куропатке». Такую перестройку поведения Декарт предусмотрел в своей схеме устройства телесного механизма, который, в отличие от обычных автоматов, выступил как обучающаяся система.
Она действует по своим законам и «механическим» причинам, знание которых позволит людям властвовать над собой. «Так как при некотором старании можно изменить движения мозга у жи¬вотных, лишенных разума, то очевидно, что это еще лучше можно сделать у людей, и что люди даже со слабой душой могли бы приобрести исключительно неограниченную власть над своими страстями».
Не усилие духа, а перестройка тела на основе строго при¬чинных законов его механики обеспечит человеку власть над собственной природой, подобно тому как эти законы могут сделать его властелином внешней природы.
Страсти души. Одно из важных для психологии сочинений Декарта называлось «Страсти души». Этот оборот следует пояс¬нить, так как и слово «страсть», и слово «душа» наделены у Де¬карта особыми смыслами. Под «страстями» подразумевались не сильные и длительные чувства, а «страдательные состояния души», — все, что она испытывает, когда мозг сотрясают «живот¬ные духи» (прообраз нервных импульсов), которые приносятся туда по нервным «трубкам».
Иначе говоря, не только такие мышечные реакции как рефлексы, но и различные психические состояния возникают автоматически, производятся телом, а не душой. Декарт набросал проект «машины тела», к функциям которой относятся: «восприя¬тие, запечатление идей, удержание идей в памяти, внутренние стремления... Я желаю, чтобы вы рассуждали так, что эти функ¬ции происходят в этой машине в силу расположения ее органов: они совершаются не более и не менее как движения часов или другого автомата».

От души к сознанию.

Веками до Декарта вся деятельность по восприятию и обработке психического «материала» считалась про¬изводимой особым агентом, черпающим свою энергию за преде¬лами вещного, земного мира (душой). Теперь же доказывалось, что телесное устройство и без нее способно успешно справляться с этой задачей. Не становилась ли душа в таком случае «без¬работной»?
Декарт не только не лишает ее прежней царственной роли во вселенной, но возводит в степень субстанции (сущности, которая не зависит ни от чего другого), стало быть, равноправной великой субстанции природы.

Душе предназначено иметь самое прямое и достоверное, какое только может быть, знание субъекта о собственных актах и со¬стояниях, незримых ни для кого другого. Душа определялась по единственному признаку - непосредственной осознаваемое™ своих явлений, которые в отличие от явлений природы лишены протяженности.
Тем самым, произошел поворот в понятии о «душе», ставшем опорным для следующей главы в истории построения предмета психологии, Отныне этим предметом становится сознание.
По Декарту началом всех начал в философии и науке является сомнение. Следует сомневаться во всем - естественном и сверхъестественном. Однако никакой скепсис не устоит перед суждением: «Я мыслю». А из этого неумолимо следует, что существует и носитель этого суждения — мыслящий субъект. Отсюда знаменитый декартов афоризм «cogito ergo sum» {мыслю -следовательно существую). Поскольку же мышление — единствен¬ный атрибут души, она всегда мыслит, всегда знает о своих психических содержаниях, зримых изнутри. (Бессознательной психики не существует.) В дальнейшем это «внутреннее зрение» стали называть интроспекцией (видением внутрипсихиче-ских «объектов» — образов, умственных действий, волевых актов и других переживаний), а декартову концепцию сознания -интроспективной.
Впрочем, как в случае с душой, понятие о которой претерпело сложнейшую эволюцию, понятие о сознании, как мы увидим, меняло свой облик. Однако прежде чем это произошло, оно должно было быть изобретено.

Психофизическое взаимодействие.

Признав, что машина тела и занятое собственными мыслями (идеями) и хотениями сознание — это две независимые друг от друга сущности (субстанции), Декарт столкнулся с необходимостью объяснить, как же они сосущест¬вуют в целостном человеке? Решение, которое он предложил, было названо психофизическим взаимодействием. Тело влияет на душу, пробуждая в ней «страдательные состояния» (страсти) в виде чувственных восприятий, эмоций и т.п. Душа, обладая мышлением и волей, воздействует на тело, понуждая эту «маши¬ну» работать и изменять свой ход. Декарт искал в организме орган, где бы эти две несовместимые субстанции все же могли общаться. Он предложил считать таким органом одну из желез внутренней секреции - «шишковидную» (эпифиз). Это эмпири¬ческое «открытие» никто всерьез не принял.
Однако теоретический вопрос о взаимодействии «души и те¬ла», в декартовой постановке, поглотил интеллектуальную энер¬гию множества умов.

Механодетерминизм.

Понимание предмета психологии зависит, как говорилось, от направляющих исследовательский ум объясни¬тельных принципов, таких как причинность (детерминизм), системность, развитие. Все они, сравнительно с античностью, претерпели коренные изменения. В этом решающую роль сыграло внедрение в психологическое мышление образа конструкции, созданной руками человека, - машины.
Все прежние попытки освоить эти принципы сложились в наблюдениях и изучении нерукотворной природы, включая жизнедеятельность организма. Отныне посредником между при¬родой и познающим ее субъектом выступила независимая от этого субъекта, внешняя и по отношению к нему и по отношению к природным телам искусственная конструкция.
Очевидно, что она является, во-первых, системным устрой¬ством, во-вторых, работает неотвратимо (закономерно) по зало¬женной в ней жесткой схеме, в-третьих, эффект ее работы — это конечное звено цепи, компоненты которой сменяют друг друга с железной последовательностью.
Создание искусственных объектов, деятельность которых при¬чинно объяснима из их собственной организации, внедряло в тео¬ретическое мышление особую форму детерминизма - механиче¬скую (по типу автомата) схему причинности или механодетер¬минизм.
Освобождение живого тела от души было поворотным собы¬тием в научных поисках реальных причин всего, что совершается в живых системах, в том числе возникающих в них психических эффектов (ощущений, восприятий, эмоций). Но с этим у Декарта был сопряжен другой поворот: не только тело освобождалось от души, но и душа (психика) в ее высших проявлениях освобождалась от тела. Тело может только двигаться, душа — только мыслить.

Принцип работы тела - рефлекс.

Принцип работы души -рефлексия (от лат, «обращение назад»). В первом случае мозг отражает внешние толчки. Во втором - сознание отражает собст¬венные мысли.
Через всю историю психологии проходит контроверза души и тела. Декарт, подобно множеству своих предшественников (от древних анимистов, Пифагора и Платона), их противопоставил. Но им была создана новая форма дуализма. Оба члена отноше¬ния - и тело, и душа - приобрели содержание, неведомое прежним эпохам.
Попытки справиться с декартовым дуализмом предприняла когорта великих мыслителей XVII века. Их искания имели один вектор — утвердить единство мироздания, покончив с разрывом телесного и духовного, природы и сознания.

Одним из первых оппонентов Декарта вы¬ступил Спиноза. Он учил, что имеется единая, вечная субстан¬ция — Бог или Природа, — с бесконечным множеством атрибутов (неотъемлемых свойств). Из них нашему ограниченному разуме¬нию открыты только два атрибута - протяженность и мышление. Из этого явствовало, что бессмысленно представлять человека по-декартовски как место встречи двух субстанций.
Человек — целостное телесно-духовное существо. Убеждение в том, что тело по мановению души движется или покоится, — сложилось изза незнания того, к чему оно способно как таковое «в силу одних только законов природы, рассматриваемой исключительно в качестве телесной». Никто из мыслителей не осознал с такой остротой как Спиноза, что декартовский дуализм коренится не столько в сосредоточенности на приоритете чуждой всему материальному души (это веками служило основанием бесчисленных религиозно-философских доктрин), сколько во взгляде на организм как машинообразное устройство. Тем самым, механический детерминизм, определивший вскоре крупные успе¬хи психологии, оборачивался принципом, который ограничивает возможности тела в причшшом объяснении психических явлений.
Все последующие концепции были поглощены пересмотром декартовой версии о сознании как субстанции, которая является причиной самой себя («кауза суй»), о тождестве психики и созна¬ния и др. Из исканий Спинозы явствовало, что пересматривать следует также и версию о теле (организме) с тем, чтобы придать ему достойную роль в человеческом бытии.
Попытку построить психологическое учение о человеке как целостном существе запечатлел его главный труд - «Этика». В нем он поставил задачу объяснить все многообразие чувств (аффектов) как побудительных сил человеческого поведения с такой же точностью и строгостью, как линии и поверхности в геометрии.

Три главные побудительные силы это:
а) влечение, которое относясь и к душе, и к телу, есть «ничто иное как самая сущность человека», а также
б) радость и
в) печаль. Доказывалось, что из этих фундаментальных аффектов выводится все много¬образие эмоциональных состояний. Причем радость увеличивает способность тела к действию, тогда как печаль ее уменьшает.
Две психологии. Этот вывод противостоял декартову разделе¬нию чувств на две категории: коренящиеся в жизни организма и чисто интеллектуальные.
В качестве примера Декарт в своем последнем сочинении — письме к шведской королеве Христине — объяснял сущность любви как чувства, имеющего две формы: телесную страсть без любви и интеллектуальную любовь без страсти. Причинному объяснению поддается только первая, поскольку она зависит от организма и биологической механики. Вторую можно только понять и описать. Тем самым полагалось, что наука как познание причин явлений бессильна перед высшими и наиболее значимы¬ми проявлениями психической жизни личности.
Эта декартова дихотомия привела в XX веке к концепции «двух психологии» - объяснительной, апеллирующей к причинам, сопряженным с функциями организма, и описательной, считаю¬щей, что только тело мы объясняем, тогда как душу - понимаем.
Поэтому в споре Спинозы с Декартом не следует видеть давно утративший актуальность исторический прецедент.
К детальному изучению этого спора в XX веке обратился Л.С. Выгбтский, доказывая, что будущее за Спинозой. «В учении Спинозы, - писал Выготский в специальном трактате, — содер¬жится, образуя ее самое глубокое и внутреннее ядро, именно то, чего нет в одной из двух частей, на которые распалась современная психология эмоций: единство причинного объяснения и проблема жизненного значения человеческих страстей, единство описательной и объяснительной психологии чувства. Спиноза поэтому связан с самой насущной, самой острой злобой дня современной психологии эмоций... Проблемы Спинозы ждут своего решения, без которого невозможен завтрашний день нашей психологии»1.
Лейбниц: открытие бессознательной психики. Встречаясь с немецким философом и математиком Лейбницем, который открыл дифференциальное и интегральное исчисление, Спиноза услышал от него иное мнение об единстве телесного и психи¬ческого.

Основанием единства этот мыслитель считал духовное начало. Мир состоит из бесчисленного множества монад (от греч. «мо-нос» — единое). Каждая из них «психична» и наделена способностью воспринимать все, что происходит во Вселенной. Было перечеркнуто декартово равенство психики и сознания. Согласно Лейбницу, «убеждение в том, что в душе имеются лишь такие восприятия, которые она сознает, является источником величай¬ших заблуждений».
В душе непрерывно происходит незаметная деятельность «малых перцепций». Этим термином Лейбниц обозначил неосо¬знаваемые восприятия. Осознание восприятий становится возможным благодаря тому, что к простой перцепции (восприятию) присоединяется особый психический акт - апперцепция, включающий внимание и память.

Психофизический параллелизм.

На вопрос о том, как соотно¬сятся между собой духовные и телесные явления, Лейбниц отве¬тил формулой, известной как психофизический параллелизм. Они не могут, вопреки Декарту, влиять одно на другое. Зависимость психики от телесных воздействий — это иллюзия. Душа и тело совершают свои операции самостоятельно и автоматически. Однако божественная мудрость сказалась в том, что между ними существует предустановленная гармония. Они подобны паре часов, которые всегда показывают одно и то же время, так как запущены с величайшей точностью.

Доктрина психофизического параллелизма нашла многих сто¬ронников в годы становления психологии как самостоятельной науки. Идеи Лейбница изменили и расширили представление о психическом. Его понятия о бессознательной психике, «малых пер¬цепциях» и апперцепции прочно вошли в научное знание о предмете психологии.
Гоббс: ассоциация как главное понятие психологии. Другое направление в критике дуализма Декарта связано с философией Гоббса. Он начисто отверг душу как особую сущность.

В мире нет ничего, кроме материальных тел, которые движут¬ся по законам механики, открытым Галилеем. Соответственно и все психические явления подводились под эти глобальные зако¬ны. Материальные вещи, воздействуя на организм, вызывают ощущения. По закону инерции из ощущений в виде их ослаб¬ленного следа появляются представления. Они образуют цепи мыслей, следующих друг за другом в том же порядке, в каком сменялись ощущения.

Такая связь получила впоследствии имя ассоциации. Об ассоциации как факторе, объясняющем, почему данный психиче¬ский образ вызывает у человека именно такое представление, а не другое, было известно со времен Платона и Аристотеля. Глядя на лиру, вспоминают игравшего на ней возлюбленного, — говорил Платон. Это ассоциация по смежности. Оба объекта воспринима¬лись некогда одновременно, а затем появление одного повлекло за собой образ другого. Аристотель дополнил это описание указа¬нием на два других вида ассоциаций (сходство и контраст). Но для Гоббса — детерминиста галилеевской закалки — в устройстве человека действует только один закон - механического сцепления психических элементов по смежности.
Ассоциации принимали за один из основных психических феноменов Декарт, Спиноза и Лейбниц. Но все они считали их низшей формой познания и действия по сравнению с высшими, к которым относили мышление и волю. Гоббс первым придал ассоциации силу универсального закона психологии. Ему безостаточно подчинены как абстрактное рациональное познание, так и произвольное действие.
Произвольность - это иллюзия, которая порождена незнанием причин поступка (такого же мнения придерживался Спиноза). Волчок, запущенный в ход ударом кнута, также мог бы считать свои движения самопроизвольными. Во всем царит строжайшая причинность. У Гоббса механодетермшшзм получил применитель¬но к объяснению психики предельно завершенное выражение.
Важной для будущей психологии стала беспощадная критика Гоббсом версии Декарта о «врожденных идеях», которыми челове¬ческая душа наделена до всякого опыта и независимо от него.

Рационализм и эмпиризм.

До Гоббса в психологических учениях царил рационализм (от лат. «rationalis» - разумный). Основой познания и присущего людям способа поведения считался разум как высшая форма активности души. Гоббс провозгласил разум продуктом ассоциации, имеющей своим источником прямое чувственное общение организма с материальным миром.

За основу познания был принят опыт. Рационализму противо¬поставлен эмпиризм (от гр. «empeiria» - опыт). Под девизом опыта возникла эмпирическая психология.

Локк: два источника опыта. В разработке этого направления видная роль принадлежала соотечественнику Гоббса Локку. Как и Гоббс, он исповедовал опытное происхождение всего состава человеческого сознания. В самом же опыте выделил два источ¬ника: ощущение и рефлексию. Наряду с идеями, ко¬торые доставляют органы чувств, возникают идеи, порождаемые рефлексией как «внутренним восприятием деятельности нашего ума». Развитие психики происходит благодаря тому, что из прос¬тых идей создаются сложные. Все идеи предстают перед судом сознания. «Сознание есть восприятие того, что происходит у чело¬века в его собственном уме».

Это понятие стало краеугольным камнем психологии, назван¬ной интроспективной. Считалось, что объектом созна¬ния служат не внешние объекты, а идеи (образы, представления, чувства и т.д.), какими они являются «внутреннему взору» наблю¬дающего за ними субъекта.
Из подобного, наиболее отчетливо и популярно разъясненного Локком постулата, возникло в дальнейшем понимание предмета психологии. Отныне на место этого предмета претендовали явле¬ния сознания. Их порождают два опыта — внешний, который исхо¬дит от органов чувств, и внутренний, накапливаемый собственным разумом индивида.
Элементами этого опыта («нитями», из которых соткано сознание) считались идеи, которыми правят законы ассоциации.

Под знаком этой картины сознания складывались психологи¬ческие концепции последующих десятилетий. Они были прони¬заны духом дуализма новейшего времени. За этим дуализмом в теории стояли реалии социальной жизни, общественной прак¬тики. С одной стороны - научно-технический прогресс, сопря¬женный с великими теоретическими открытиями в науках о фи-зической природе и внедрением механических устройств. С дру¬гой — самостояние человека как личности, которая, хотя и сообразуется с промыслом всевышнего, но способна иметь опору в собственном разуме, сознании, понимании. Эти непсихологиче¬ские факторы обусловили как механодетерминизм, так и обращен¬ность к внутреннему опыту сознания. Именно эти два решающих признака в их нераздельности определили отличие психологиче-ской мысли нового времени от всех ее предшествующих витков.
Как и прежде, объяснение психических явлений зависело от знания о том, как устроен физический мир и какие силы правят живым организмом. Речь идет именно об объяснении, адекватном нормам научного познания, ибо в практике общения люди руко¬водствуются житейскими представлениями о мотивах поведения, умственных качествах, влияниях погоды на расположение духа, или влияниях расположения планет на характер и т.п.

XVIII век радикально повысил планку критериев научности. Он преобразовал объяснительные принципы, доставшиеся ему от прежних веков. Созданные в лоне механики понятия о рефлексе, ощущении, представлении, ассоциации, аффекте, мотиве вошли в основной фонд научных знаний. Эти понятия заимствовали свой строй в новой детерминистской трактовке организма как «машины тела». Схема этой машины являлась умозрительной. Она не могла пройти испытание опытом. Между тем именно опыт в сочетании с новым способом рационального объяснения его свидетельских показаний определил успехи нового естество¬знания.

Для великих ученых XVII века научное познание психики как познание причин явлений имело в качестве непреложной предпо¬сылки обращение к телесному устройству. Но представления об устройстве и функциях организма были крайне скудными и во многом фантастическими. Приверженцы нового направления, выступившие под девизом эмпирической психологии, ограничива¬лись описанием ощущений, ассоциаций и т.д. как фактов внут¬реннего опыта, забыв о родословной этих понятий. Они отринули веками царившее убеждение, будто психическая реальность про¬изводится особой сущностью — душой, обратившись к законам1 и причинам, действующим в телесном, земном мире. Знание же об этих законах природы было почерпнуто не во внутреннем опыте наблюдающего за собой сознания. Истинным источником являлся общественно-исторический опыт, обобщенный в научных теориях нового времени.

От механики к физиологии.

В начале XIX века психологии стали складываться новые подходы к психике, как науки Отныне не механика, а физиология стимулиро¬вала рост психологического знания. Имея своим предметом особое природное тело, физиология превратила его в объект экспериментального изучения.
На первых порах руководящим для нее служило «анатомиче¬ское начало». Функции (в том числе психические) исследовались под углом зрения их зависимости от строения органа, его анато¬мии. Физиология переводила на язык опыта умозрительные, по¬рой фантастические воззрения прежней эпохи.
Открытие рефлекторной дуги. Так, фантастическая по своей эмпирической фактуре рефлекторная схема Декарта нервной сис¬темы оказалась правдоподобной благодаря открытию различий между чувствительными (сенсорными) и двигательными (мотор¬ными) нервными путями, ведущими в спинной мозг.
Открытие принадлежало врачам и натуралистам - чеху И. Прохазке, французу Ф. Мажанди и англичанину Ч. Беллу. Оно позволило объяснить механизм связи нервов как «рефлекторную дугу», возбуждение одного плеча которой закономерно и неот¬вратимо приводит в действие другое плечо, порождая мышечную реакцию.
Наряду с научным (для физиологии) и практическим (для медицины) это открытие имело важное методологическое значе¬ние. Благодаря точным опытам оно доказывало зависимость функций организма, касающихся его поведения во внешней сре¬де, от телесного субстрата, а не от сознания (или души) как осо¬бой бестелесной сущности.
Закон «специфической энергии нервов». Второе направление, которое подрывало версию о бестелесной сущности сознания, сложилось при изучении органов чувств, их нервных окончаний. Какими бы стимулами на эти нервы ни действовать, они дают один и тот же специфический для каждого из них эффект. (На¬пример, любое раздражение зрительного нерва вызывает у субъек¬та ощущение вспышек света.)

На этом основании немецкий физиолог Иоганнес Мюллер (1801-1858) сформулировал «закон специфической энергии орга¬нов чувств»: никакой иной энергией, кроме известной физике, нервная ткань не обладает. Выводы Мюллера укрепили научное от объективных материаль¬ных факторов: внешнего раздражителя и свойства нервного суб-страта.

Френология.

Наконец еще одно направление обратило психо¬логическую мысль к вопросу о зависимости ее явлений от ана¬томии центральной нервной системы. Это была приобретшая огромную популярность френология (от греч. «phren» - душа, ум). Ее автор — австрийский анатом Ф. Галлъ (1758-1829) предложил «карту головного мозга», согласно которой различные способно¬сти размещены в его определенных участках. Это якобы влияет на форму черепа, что позволяет, ощупывая его, определять по «шиш¬кам», насколько развиты у данного индивида ум, память и т.п.
Френология при всей ее фантастичности побудила к экспери¬ментальному изучению размещения (локализации) психических функций в головном мозгу.
От психофизиологии к психофизике. В своей лабораторной экспериментальной работе физиологи - люди естественнонауч¬ного склада ума - шоргались в область, которая издавна счи¬талась заповедной для философов как «специалистов по душе*.
В итоге психические процессы перемещались в тот же ряд, что и зримая под микроскопом и препарируемая скальпелем нервная ткань, которая их порождает. Оставалось, правда, неясным, каким образом совершается чудо порождения психических продуктов, которые другой человек не может увидеть, собрать в пробирку и т.д.
Тем не менее выяснилось, что эти продукты даны в простран¬стве. Подрывался постулат (считавшийся со времен Декарта само¬очевидным), согласно которому душевные явления отличаются от всех остальных своей непространственностью.

Психофизика.

К новым открытиям пришел другой исследова¬тель органов чувств физиолог Эрнст Вебер (1795-1878). Он задал¬ся вопросом: насколько следует изменять силу раздражения, что¬бы субъект уловил едва заметное различие в ощущении.
Таким образом, акцент поисков был перемещен. Предшест¬венников Вебера занимала зависимость ощущений от нервного субстрата, Вебера - зависимость между континуумом ощущений и континуумом вызывающих их физических стимулов. Обнару¬жилось, что существует вполне определенное (для различных органов чувств различное) отношение между первоначальным раздражителем и последующими, при котором субъект начинает замечать, что ощущение стало уже другим. Для слуховой чувстви¬тельности, например, это отношение составляет 1/160, для ощу¬щений веса 1/30 и т.д.

Опыты и математические выкладки стали истоком течения, влившегося в современную науку под именем психофизики. Ее основоположником выступил другой немецкий ученый Т. Фехнер (1801-1887). Он также перешел от психофизиологии к психо¬физике.
Она начинала с представлений о, казалось бы, локальных психических феноменах. Но получила огромный методологиче¬ский и методический резонанс во всем корпусе психологического знания. В него внедрялись эксперимент, число, мера. Таблица логарифмов оказалась приложимой к явлениям душевной жизни, к поведению субъекта, когда ему приходится определять едва заметные различия между внешними объективными влияниями.
Прорыв от психофизиологии к психофизике был знаменателен и в том отношении, что разделил принцип причинности и прин¬цип закономерности. Ведь психофизиология была сильна выясне¬нием причинной зависимости субъективного факта (ощущения) от строения органа (нервных волокон), как этого требовало «ана¬томическое начало».
Однако психофизика доказала, что в психологии и при отсут¬ствии знаний о телесном субстрате могут быть строго эмпири¬чески открыты законы, которым подвластны ее явления.

Измерение времени реакции.

Старая психофизиология с ее «анатомическим началом» расшатывалась самими физиологами еще с одной стороны. Голландский физиолог Ф. Дондерс (1818— 1889) занялся экспериментами по изучению скорости протекания психических процессов. До него Гельмгольц открыл скорость прохождения импульса по нерву. Это относилось к процессу в организме. Дондерс же обратился к измерению скорости реакции субъекта на воспринимаемые им объекты. Испытуемый выполнял задания, требовавшие от него возможно более быстрой реакции на один из нескольких раздражителей, выбора различных ответов на разные раздражители и т.д. Эти опыты разрушали веру в мгно¬венно действующую душу, доказывали, что психический процесс, подобно физическому, может быть измерен. И хотя, как и в пси¬хофизике, знание о нервной системе не вносило даже малой'толи¬ки в объяснение новых данных, считалось само собой разумею¬щимся, что психические процессы совершаются именно в ней.

Вскоре Сеченов, ссылаясь на изучение времени реакции как процесса, требующего целостности головного мозга, отметил: «Психическая деятельность как всякое земное явление происходит во времени и пространстве»

Центральной фигу¬рой в создании основ, на которых строилась психология как наука, имеющая собственный предмет, был Герман Гельмгольц (1821—1894). Его разносторонний гений преобразовал многие нау¬ки о природе, в том числе о природе психического. Им был открыт закон сохранения энергии. Мы все дети Солнца, -говорил он, — ибо живой организм, с позиции физика, - это система, в которой нет ничего, кроме преобразований различных видов энергии. Тем самым из науки изгонялось представление об особых витальных силах, отличающих поведение органических тел от неорганических.
Но занявшись таким телесным устройством как орган чувств, Гельмгольц принял за объяснительный принцип не энергетиче¬ское (молекулярное), а анатомическое начало. Именно на послед¬нее он опирался в своей концепции цветного зрения. Гельмгольц исходил из гипотезы о том, что существует три нервных волокна, возбуждение которых волнами различной длины создает основные ощущения цветов: красное, зеленое и фиолетовое.
Такой способ объяснения оказался непригодным, когда он от ощущений перешел к анализу восприятий целостных объектов в окружающем пространстве. Этот анализ побудил ввести два но¬вых фактора: а) движения глазных мышц; б) подчиненность этих движений особым правилам, подобным тем, по которым строятся логические умозаключения. Поскольку эти правила действуют независимо от сознания, Гельмгольц дал им имя «бессознатель¬ных умозаключений». Тем самым экспериментальная работа столкнула Гельмгольца с необходимостью ввести новые причин¬ные факторы.
Раньше он относил к этим факторам либо превращения физической энергии, либо зависимость ощущения от устройства органа. Теперь к этим двум причинным «сеткам», в которые наука улавливает жизненные процессы, присоединялась третья. Источ¬ником психического (зрительного) образа выступал внешний объект, в возможно более отчетливом видении которого состояла решаемая глазом задача.
Выходило, что причина психического эффекта скрыта не в устройстве организма, а вне его. В опытах Гельмгольца между глазом и объектом ставились призмы, искажавшие восприятие объекта. Однако посредством различных приспособительных дви¬жений мышц организм стремился восстановить адекватный образ этого объекта. Выходило, что движения мышц выполняют не чис¬то механическую, а познавательную (даже логическую) работу.
В зоне научного анализа появились феномены, которые гово¬рили об особой форме причинности. Не физической, не физиолого-анатомической, а психической. Намечалось разделение психи¬ки и сознания. Опыты говорили, что возникающий в сознании образ порождается независимым от сознания механизмом.
Пфлюгер: пересмотр концепции рефлекторной дуги. Введение психического фактора как регулятора поведения организма про¬изошло и в работах физиолога Э. Пфлюгера. Он подверг экспери¬ментальной критике схему рефлекса как дуги, в которой центро¬стремительные нервы, благодаря связи с центробежными, произ¬водят одну и ту же стандартную мышечную реакцию.
В XIX веке физиологические опыты ставились главным образом на лягушках. (По этому поводу было даже предложение поставить лягушке памятник.) Обезглавив лягушку, Пфлюгер помещал ее в различные условия. Оказалось, что ее рефлексы вовсе не сводшшсь к автоматической реакции на раздражение. Они изменялись соответственно внешней обстановке. На столе она ползала, в воде плавала и т.д. Пфлюгер сделал вывод о том, что даже у обезглавленной лягушки нет чистых рефлексов. При¬чиной ее приспособительных действий служит не сама по себе «связь нервов», но сенсорная функция. Именно она позволяет различать условия и, соответственно этому, изменять пове¬дение.
Опыты Пфлюгера, как и других физиологов, открывали особую причинность — психическую. Они также подрывали принятое в те времена мнение о тождестве психики и сознания. О каком созна¬нии у обезглавленной лягушки могла идти речь?

Дарвин: инстинкты и эмоции.

Чарльз Дарвин (1809—1882), уче¬ние которого об эволюции преобразовало биологию, подверг ана¬лизу инстинкты как побудительные силы поведения. С фактами в руках он подверг критике версию об их разумности. Вместе с тем без этих слепых побуждений, корни которых уходят в историю вида, организм не может выжить. Инстинкты связаны с эмоция¬ми. К ним Дарвин также подошел не с точки зрения их осознания субъектом, а опираясь на объективные наблюдения за вырази¬тельными движениями.
Некогда эти движения имели практический смысл, о чем напоминают сжатие кулаков или оскал зубов у современного человека. Были времена, когда эти агрессивные реакции означали готовность к драке. Традиционная психология считала чувства элементами сознания. Теперь же эмоции, захватывающие индиви¬да, выступили в качестве таких феноменов, которые хотя и явля¬ются психическими, однако первичны по отношению к его со¬знанию.

Гипноз и внушение.

Свою лепту в разграничение психики и со¬знания внесли исследования гипноза. Первоначально они приобрели в Европе большую популярность благодаря деятельности австрийского врача Месмера, объяснявшего свои гипнотические сеансы действием магнитных истечений (флюидов). Затем, отверг¬нув месмеризм, английский хирург Брэд стал сторонником физио¬логической трактовки гипноза (предложив термин «нейрогап-ноз»). Однако в дальнейшем он придал решающую роль психоло¬гическому фактору.
Будучи предметом интересов медиков, использующих гипноз в своей практике, гипноз не только демонстрировал факты психи¬чески регулируемого поведения с выключенным сознанием (под¬держивая, тем самым представление о бессознательной психике). Чтобы вызвать гипнотическое состояние требовался «раппорт» -создание ситуации взаимодействия между врачом и пациентом. Обнажаемая гипнозом бессознательная психика является социаль¬но-бессознательной. Ведь он инициируется и контролируется другим человеком.
Если Дарвин вывел психику за пределы индивида к истории вида, то врачи-гипнотизеры - за пределы индивида к другому индивиду. За всем этим возвышается «Монблан фактов».
Психология становится отдельной наукой: объективный метод и психическая причинность. На различных участках эксперименталь¬ной работы {Вебер, Фехнер, Дондерс, Гелъмголъц, Пфлюгер и многие другие) складывались представления об особых закономерностях и факторах, отличных как от физиологических, так и от тех, которые относились к психологии в качестве ветви философии, имеющей своим предметом явления сознания, изучаемые внут-ренним опытом. Наряду с лабораторной работой физиологов по изучению органов чувств и движений, успехи эволюционной био¬логии и голос медицинской практики (применяющей гипноз при лечении неврозов) готовили новую психологию. Открывался це¬лый мир явлений, существующих независимо от сознания субъек¬та, доступных внешнему опыту и такому же объективному изуче¬нию как любые другие природные факты.
Было установлено с опорой на экспериментальные и коли¬чественные методы, что в этом психическом мире действуют собственные законы и причины. Это создало почву для отделения психологии как от физиологии, так и от философии.
Программы построения психологии как самостоятельной науки. Следует различать реальную жизнь науки и ее отражение в теоре¬тических программах. К 70-м годам прошлого века в жизни науки созрела потребность в том, чтобы разрозненные знания о психике объединить в отдельную дисциплину, отличную от других.
Когда время созрело, - говорил Гете, - яблоки падают одно¬временно в разных садах. Время созрело для определения статуса психологии как самостоятельной науки, и тогда почти одно¬временно сложилось несколько программ ее разработки. Они по-разному определяли предмет, метод и задачи психологии, вектор ее развития.

Вундт: психология - наука о непосредственном опыте.

Наиболь¬ший успех выпал на долю В. Вундта (1832-1920). Он пришел в психологию из физиологии (одно время был ассистентом Гельм-голъца) и первым принялся собирать и объединять в новую дисцип¬лину созданное различными исследователями. Дав ей древнее имя психологии, он, стремясь расстаться с ее спекулятивным прош¬лым, присоединил к этому имени эпитет - физиологическая. «Основы физиологической психологии» (1873-1874) - так назы¬вался его монументальный труд, воспринятый как свод знаний о новой науке. Организовав же в Лейпциге первый специальный психологический институт (1875), он занялся в нем темами, заим¬ствованными у физиологов - изучением ощущений, времени реакций, ассоциаций, психофизики. Приняться за анализ обшир¬ной области душевных явлений с помощью приборов и экспери¬ментов было смелым делом. К Вундту стала стекаться молодежь из многих стран. Возвращаясь домой, они создавали гам лабора¬тории, сходные с лейпцигской.
Некогда психологами называли знатоков человеческих душ. Но психологи по профессии появились лишь после Вундта.

Историки подсчитали, что школу Вундта прошло 136 немцев, 14 американцев, 10 англичан, б поляков, 3 русских, 2 француза. Она стала главным питомником первого поколения психологов-экспериментаторов.
Уникальным предметом психологии, никакой другой дисцип¬линой не изучаемой, был признан «непосредственный опыт*. Глав¬ным методом — интроспекция: наблюдение субъекта за процесса¬ми в своем сознании. Интроспекция понималась как особая про¬цедура, требующая специальной длительной тренировки.

При обычном самонаблюдении, присущем каждому человеку, способному дать отчет о том, что он воспринимает, чувствует или думает, крайне трудно отделить восприятие как психический про¬цесс от воспринимаемого реального или представляемого объекта. Считалось, что этот объект дан во внешнем опыте. От испытуе¬мых же требовалось отвлечься от всего внешнего с тем, чтобы найти исходные элементы внутреннего опыта, добраться до пер¬вичной «ткани» сознания, которая мнилась свитой из сенсорных (чувственных) «нитей». Когда возникал вопрос о более сложных психических феноменах, где в действие вступали мышление и во¬ля, сразу же обнаруживалась беспомощность вундтовской про¬граммы.

Если ощущение можно было объяснить в пределах принятых научным, причинным мышлением стандартов (как эффект воз¬действия стимула на телесный орган), то иначе обстояло дело с волевыми актами. Взамен того, чтобы быть причинно объяснен¬ными, они сами были приняты Вундтом за конечную причину процессов сознания и первичную духовную силу. Тем самым, бывший естествоиспытатель Вундт стал сторонником философии волюнтаризма (от латинского «волюнтас» — воля) — философии, считающей волю высшим принципом бытия.
Не меньшие просчеты обнаружились, когда ученики Вундта занялись процессами мышления. Один из них - О. Кюльне (1862-1915), переехав в город Вюрцбург, создал там собственную школу. Ее программа была развитием вундтовой. По-прежнему предме¬том психологии считалось содержание сознания, а методом -интроспекция. Испытуемым предписывалось решать умственные задачи, наблюдая за происходящим при этом в сознании. Но самая изощренная интроспекция .не могла найти тех чувственных элементов, из которых, по прогнозу Вундта, должна состоять «материя» сознания. Вундт пытался спасти свою программу сер¬дитым замечанием, что умственные действия в принципе непод¬властны эксперименту и потому должны изучаться по памятникам культуры — языку, мифу, искусству и др. Так возрождалась версия о «двух психологиях»: экспериментальной, родственной по своему методу естественным наукам, и другой психологии, которая взамен этого метода интерпретирует проявления человеческого духа.
Эта версия получила поддержку у сторонника другого вари¬анта «двух психологии» философа В. Дильтея. Он отделил изуче¬ние связей психических явлений с телесной жизнью организма от их связей с историей культурных ценностей. Первую психологию он назвал объяснительной, вторую — понимающей.
К концу XIX века иссяк энтузиазм, который некогда пробу¬дила вундтова программа. Заложенное в ней понимание предмета психологии, изучаемого с помощью использующего эксперимент субъективного метода, навсегда потеряло кредит. Многие ученики Вундта порвали с ним и пошли другим путем.

Проделанная школой Вундта работа заложила основы экспе¬риментальной психологии. Научное знание развивается не только путем подтверждения гипотез и фактов, но и их опровержения. Критики Вундта смогли получить новое знание благодаря тому, что отталкивались от им добытого. Лев Толстой, перечисляя име¬на тех, кто «работает на научную истину», назвал наряду с Дарви-ном и Сеченовым Вундта.
Брентано: психология как изучение интенциональных актов. Одновременно с Вундтом философ Франц Брентано (1838-1917) предложил свою программу новой психологии. Она излагалась в его работе «Психология с эмпирической точки зрения» (1874). Предметом психологии, гак же как у Вундта, считалось сознание. Однако его природа мыслилась иной.
Согласно Брентано область психологии - это не содержание сознания (ощущения, восприятия, мысли, чувства), а его акты, психические действия, благодаря которым появляется содержание. Одно дело цвет или образ какого-либо предмета. Другое — акт видения цвета или суждения о предмете. Изучение актов и есть уникальная сфера, неведомая физиологии. Специфика же акта в его интенции, направленности на какой-либо объект, к которому этот акт прикован.
Концепция Брентано стала источником нескольких направле¬ний западной психологии. Она придала импульс разработке поня¬тия о психической функции как особой деятельности сознания, которое не сводилось ни к элементам, ни к процессам, но счита¬лось изначально активным и предметным.

Особым путем продвигался ИМ. Сеченов (1829-1905). Его первый трак¬тат, вошедший в книгу «Психологические этюды», назывался «Рефлексы головного мозга» (1863). Трактат получил широ¬кий резонанс в русском обществе, журналистике, литературе. По свидетельству современников, в России не считался обра¬зованным тот, кто его не прочитал. Сеченов, бросая вызов психологии старого закала, утверждал: «Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге — везде окончательным фактом является мышечное движение».
Не все адекватно поняли сеченовский замысел. Один ссыль¬ный встретил в Сибири купчиху, сообщившую, что в Петербурге профессор Сеченов доказал, что души нет, а есть только ре-флексы.

Противники Сеченова утверждали, будто он свел все богатство душевной жизни к дрожанию мышц. Но истинный смысл его теории был другим. Сеченов не отождествлял психический акт с рефлекторным. Он указывал на сходство в их строении. Психо¬логию он называл родной сестрой физиологии, а не ее придатком. Он смог соотнести рефлекс с психикой благодаря тому, что само понятие о рефлексе было им радикально преобразовано, также как и понятие о психике.

За импульс, который запускает в ход рефлекс, классические схемы принимали физический стимул. Согласно же Сеченову на чальным звеном рефлекса является не внешний, механический толчок, а раздражитель-сигнал.
На различие между раздражителем-стимулом и раздражителем-сигналом следует обратить особое внимание. Действие стимула ограничено возбуждением нервных волокон. Сигнал же играет двоякую роль. Он обращен и к организму, который его восприни¬мает, и к внешней среде, свойства которой он различает. Благода¬ря этому он информирует организм о ситуации, к которой долж¬ны приладиться рабочие органы (мышцы). Последние, в свою очередь, обладают чувствительностью. В них встроены сенсорные приборы, которые передают в мозг сигналы о достигнутом эффек¬те, вынуждая, если требуется, автоматически корректировать по¬ведение. Модель рефлекторного кольца Сеченов заменил моделью рефлекторного кольца. Если кольцо не замыкается, действие нарушается. В качестве примера приводилось поведение больных (атактиков), у которых расстроена мышечная чувствительность. Им очень трудно ходить из-за того, что они не ощущают почвы (их мозг не получает «обратных» сигналов из мышц), хотя сами мышцы не поражены.
Саморегуляция поведения организма посредством сигналов — та¬ковым было физиологическое основание сеченовской схемы психиче¬ской деятельности.
Среди главных достижений Сеченова выделялось открытие им центрального торможения. До него считалось, что в головном мозгу протекает только один нервный процесс -возбуждение. Сеченов обнаружил в эксперименте способность го¬ловного мозга задерживать рефлексы. Это открытие он истолко¬вал как нервный механизм психических функций - воли и мыш¬ления. Волевого человека отличает умение противостоять непри¬емлемым для него влияниям, какими бы сильными они ни были, подавлять нежелательные влечения. Это и достигается аппаратом торможения.

Благодаря этому аппарату возникают и незримые акты мыш¬ления. Сеченов писал, что «около самого сердца* он выносил мысль, согласно которой мышца является не только органом дви¬жения, но и познания. С ее помощью организм воспринимает объекты внешней среды (в построении зрительного образа, на¬пример, важную роль играют как бы бегающие по предметам непрерывно работающие мышцы глаз), сравнивает их, анализи¬рует, то есть производит операции, которые уже являются ум¬ственными. Механизм торможения задерживает внешнее выраже¬ние этих действий. Однако они не исчезают. Из внешних они преобразуются во внутренние. Впоследствии этот процесс был назван интериоризацией (переходом извне во внутрь).

Глубинные преобразования в категории рефлекса открыли пер¬спективу нового понимания предмета психологии. В работе «Кому и как разрабатывать психологию» (1873) Сеченов определяет ее как «науку о происхождении психических деятельностей». Термин «происхождение» следует пояснить. Задача науки виделась в том, чтобы объяснить, каким образом совершаются (происходят) раз¬личные деятельности (восприятие, память, мышление и т.п.). Они строятся по типу рефлекса, т.е. также являются «трехчленными» (имеют начало, середину и конец). Они включают вслед за восприятием среды и его переработкой в головном мозгу от¬ветную работу двигательного аппарата. Впервые в истории пси¬хологии предмет этой науки охватывал не только явления и процессы сознания (или бессознательной психики), но весь цикл вза¬имодействия организма с миром, включая его внешние телесные действия.
Именно таков смысл сеченовского понятия о психической деятельности. Она, подобно рефлексу, совершается объективно. Поэтому и для психологии единственно надежным является объективный, а не субъективный (интроспективный) метод, на котором строились программы Вундта и Брентано.
Сеченов стал пионером науки, предметом которой служит пси¬хически регулируемое поведение.
Сеченовские идеи оказали влияние на мировую науку. Но в основном они получили развитие в России в учения И.П. Павлова и В.М. Бехтерева.
В западной психологии понятие о сеченовском торможении воспринял Фрейд, об интериоризации внешнего действия - Жане (см. ниже).

От уровня теоретических представлений о
экспериментальной предмете психологии следует отличать уро-и дифференциальной вень конкретной эмпирической работы, психологии где под власть эксперимента подпадал все
более .широкий круг явлений. Давним, с платоновских времен, «гостем» психологии являлось представле¬ние об ассоциации. Оно получало различные толкования. В одних философских системах (Декарт, Гоббс, Спиноза, Локк, Гартли) ассоциация рассматривалась как связь и порядок телесных впечат¬лений, появление одного из которых вызывает по закону природы смежные с ним. В других системах {Беркли, Юм, Томас Браун, Джеймс Мимь и др.) ассоциация означала связь ощущений во внутреннем опыте субъекта, не имеющую отношения ни к организму, ни к порядку испытанных им внешних воздействий.
С рождением экспериментальной психологии изучение ассо¬циаций становится ее излюбленной темой. Она разрабатывалась в нескольких направлениях.
Эббингауз: законы памяти. Молодая психология заимствовала свои методы у физиологии. Собственных она не имела, пока не¬мецкий психолог Герман Эббингауз (1850—1909) не принялся за экспериментальное изучение ассоциаций. В книге «О памяти» (1885) он изложил результаты опытов, проведенных на себе с целью вывести математически точные законы, по которым сохра¬няется и воспроизводится выученный материал.
Занявшись этой проблемой, он изобрел особый объект -бессмысленные слоги (каждый слог состоял из двух согласных и гласной между ними, например, «моя», «пат» и т.п.). Чтобы изу-чить ассоциации, Эббингауз сперва отобрал раздражители, кото¬рые не вызывают никаких ассоциаций. Над списком из 2300 бес¬смысленных слогов он экспериментировал в течение двух лет. Были испробованы и тщательно просчитаны различные варианты, касающиеся количества слогов, времени заучивания, числа повто¬рений, промежутка между ними, динамики забывания (репутацию классической приобрела «кривая забывания», говорившая, что примерно половина забытого падает на первые полчаса после заучивания) и других переменных.
В различных вариантах были получены данные, касающиеся числа повторений, нужных для последующего воспроизведения материала различного объема, забывания различных фрагментов этого материала (начала списка слогов и его конца), эффекта сверхзаучивания (повторение списка большее число раз, чем тре¬буется для его успешного воспроизведения) и др.
Законы ассоциации, тем самым, выступили в новом свете. Эббингауз не обращался за их объяснением к физиологам. Но и роль сознания его не интересовала. Ведь любой элемент созна¬ния — будь то психический образ или акт - изначально осмыслен, а в смысловом содержании виделась помеха изучению механизмов чистой памяти.
Эббингауз открывал новую главу в психологии не только потому, что первым отважился заняться экспериментальным изу¬чением мнемических процессов, более сложных, чем сенсорные. Его уникальный вклад определялся тем, что впервые в истории науки посредством экспериментов и количественного анализа их результатов были открыты собственно психологические законо¬мерности, действующие независимо от сознания, иначе говоря -объективно. Равенство психики и сознания (принятое в ту эпоху за аксиому) перечеркивалось.

Торндайк: законы интеллекта как научения.

То, что в европей¬ской традиции обозначалось как процессы ассоциации, стано¬вится вскоре одним из главных направлений американской психологии под именем «научения».
Это направление ввело в психологию объяснительные прин¬ципы учения Дарвина, в результате чего утвердилось новое понимание детерминации поведения целостного организма и, тем самым, всех его функций, в том числе психических.
Среди новых объяснительных принципов выделялись: вероят¬ностный характер реакций как принцип естественного отбора и адаптация организма к среде с целью выживания в ней.
Эти принципы образовали контуры новой детерминистской (каузальной) схемы. Прежний механический детерминизм уступил место биологическому. На этом переломе в истории научного познания понятие об ассоциации приобрело особый статус. Прежде она означала связь идей в сознании, теперь же связь между движе¬ниями организма и конфигурацией внешних стимулов, от приспособ¬ления к которым зависит решение жизненно важных для организма задач.
Ассоциация выступала как способ приобретения новых дейст¬вий, а по принятой вскоре терминологии - научения. Пер¬вый крупный успех в преобразовании понятия об ассоциации принесли опыты Эдуарда Торндайка (1874-1949) над животными (главным образом кошками). Он использовал так называемые «проблемные ящики».
Помещенное в ящик животное могло выйти из него и полу¬чить подкормку лишь приведя в действие специальное устройст¬во - нажав на пружину, потянув за петлю и т.п. Животные совер¬шали множество движений, бросались в разные стороны, царапа¬ли ящик и т.п., пока одно из движений случайно не оказывалось удачным. «Пробы, ошибки и случайный успех», — такова была формула, принятая для всех типов поведения как животных, так и человеческих. Торндайк объяснял свои опыты несколькими зако¬нами научения. Прежде всего - законом упражнения (двигатель¬ная реакция на ситуацию связывается с этой ситуацией пропор¬ционально частоте, силе и продолжительности повторения свя¬зей). К нему присоединялся закон эффекта, гласивший, что из нескольких реакций наиболее прочно сочетаются с ситуацией те из них, которые сопровождаются чувством удовлетворения.
Торндайк предполагал, что связям между движением и ситуа¬цией соответствуют связи в нервной системе (т.е. физиологиче¬ский механизм), а закрепляются связи благодаря чувству (т.е. субъектному состоянию). Но ни физиологические, ни психологи¬ческие компоненты ничего не добавляли к нарисованной Торндайком независимо от них «кривой научения», где на абсциссе отмечались повторные пробы, а на оси ординат - затраченное время (в минутах).
Главная книга Торндайка называлась «Интеллект животных. Исследование ассоциативных процессов у животных» (1898). Ас¬социации, тем самым, трактовались как интеллектуальные, стало быть, смысловые процессы. Вся прежняя психология считала смыслы неотъемлемым атрибутом сознания. Отныне они оказыва¬лись присущими телесному поведению.
До Торндайка своеобразие интеллектуальных процессов счита¬лось следствием идей, мыслей, умственных операций (как актов сознания). У Торндайка же они выступили в виде независимых от сознания двигательных реакций организма.
В прежние времена эти реакции относились к разряду рефлек¬сов — машинальных стандартных ответов на внешнее раздраже¬ние, предопределенных самим устройством нервной системы.
Согласно Торндайку эти реакции являются интеллектуальны¬ми, ибо направлены на решение задачи, справиться с которой, используя наличный запас ассоциаций, невозможно. Только вы¬работка новых ассоциаций, новых двигательных ответов на не¬обычную для животного и потому проблемную ситуацию, позво¬ляет решить поставленную задачу.
Закрепление ассоциаций психология относила к процессам памяти. Когда же речь шла о действиях, ставших авто¬матизированными благодаря повторению, их называли навы¬ками.
Открытия Торндайка были истолкованы как законы образова¬ния навыков. Между тем, он считал, что исследует интеллект, стало быть смысловую основу поведения. На вопрос «имеется ли ум у животных?» был дан положительный ответ. Но за этим стояло новое понимание ума, не нуждающееся в обращении к внутренним процессам сознания. Под интеллектом имелась в виду выработка организмом «формулы» реальных действий, позволяю¬щих ему успешно справиться с проблемной ситуацией. Успех достигался случайно. Такой взгляд запечатлел новое понимание детерминации жизненных явлений, которое пришло в психологию с триумфом дарвиновского учения. Оно вводило вероятностный стиль мышления. В органическом мире выживает лишь тот, кому удается, «пробуя и ошибаясь», отобрать наиболее выгодный вари¬ант реакции на среду из многих возможных.
Этот стиль открывал широкие перспективы внедрения в пси¬хологию статистических методов.

Гальтон: генетика индивидуальных различий.

Главные достиже¬ния в разработке этих методов применительно к психологии связаны с творчеством кузена Дарвина Фрэнсиса Гальтоиа (1822— 1911).
Находясь под глубоким впечатлением идей своего кузена, он решающее значение придал не фактору приспособления отдель¬ного организма к среде, а фактору наследственности, согласно которому приспособление вида достигается за счет генетически детерминированных вариаций индивидуальных форм, образующих этот вид. Опираясь на этот постулат, Гальтон стал пионером разработки генетики поведения.
Благодаря его неутомимой энергии широко развернулось изучение индивидушьных различий. Эти различия постоянно давали о себе знать в экспериментах по определению порогов чувстви¬тельности, времени реакции, динамики ассоциаций и других психических феноменов. Но поскольку основной целью являлось открытие общих законов, различиями в реакциях испытуемых пренебрегали. Гальтон же сделал основной упор именно на раз¬личиях, считая, что они генетически предопределены.
В книге «Наследственный гений» (1869) он доказывал, ссыла¬ясь на множество фактов, что выдающиеся способности переда¬ются по наследству. Используя наличные экспериментально-психологические методики, присоединив к ним изобретенные им самим, он поставил их на службу изучения индивидуальных вариаций. Это относилось как к телесным, так и к психическим признакам. Последние считались не в меньшей степени завися¬щими от генетических детерминант, чем, скажем, цвет глаз.
В его лаборатории в Лондоне каждый желающий мог за небольшую плату измерить свои физические и психические способности, между которыми, по Гальтону, существуют корре-ляции. Через эту антропологическую лабораторию прошло около 9000 человек. Но Гальтон, которого иногда называют первым практикующим психологом, держал в уме более глобальный замысел. Он рассчитывал охватить все население Англии с тем, чтобы определить уровень психических ресурсов страны.
Свои испытания он обозначил словом «тест», которое на¬всегда вошло в психологический лексикон. Гальтон стал пионе¬ром преобразования экспериментальной психологии в дифферен¬циальную, изучающую различия между индивидами и группами людей. Непреходящей заслугой Гальтона явилась углубленная раз¬работка вариационной статистики, изменившей облик психологии как науки, широко использующей количественные методы.

Вине: тесты интеллекта.

Гальтон применял тесты, касающиеся работы органов чувств, времени реакции, образной памяти (найдя, например, сходство зрительных образов у близнецов) и других чувствительно-двигательных функций.

Между тем, практика требовала информации о высших функ¬циях с целью диагностики индивидуальных различий между людь¬ми, касающихся приобретения знаний и выполнения сложных форм деятельности.
Первый вариант решения этой задачи принадлежал француз¬скому психологу Альфред Бине (1857—1911). Он начинал с экспе¬риментальных исследований мышления (испытуемыми служили две его дочери). Однако вскоре по заданию правительственных органов Бине стал искать психологические средства, с помощью которых удалось бы отделить детей, способных к учению, но ленивых, от тех, кто страдает прирожденными дефектами.
Опыты по изучению внимания, памяти, мышления были про¬ведены на многих испытуемых различных возрастов. Эксперимен¬тальные задания Бине превратил в тесты, установив шкалу, каждое из делений которой содержало задания, выполнимые нор¬мальными детьми определенного возраста. Эта шкала приобрела популярность во многих странах. В Германии Вильям Штерн ввел понятие «коэффициента интеллекта» (с англ. «Ай-Кью»).
Данный коэффициент соотносил «умственный» возраст (опре¬деляемый по шкале Бине) с хронологическим («паспортным»). Их несовпадение считалось показателем либо умственной отсталости (когда умственный возраст ниже хронологического), либо одарен¬ности (когда умственный возраст превосходит хронологический).
Это направление под именем тестологии стало важнейшим каналом сближения психологии с практикой. Техника измерения интеллекта позволяла на основе данных психологии, а не чисто эмпирически решать вопросы обучения, отбора кадров, оценки достижений, профпригодности и др.
Достижения экспериментального и дифференциального на¬правлений, наиболее ярко воплощенные в творчестве названных исследователей, но ставшие возможными благодаря работе всего поколения молодых неофитов-профессионалов, подспудно и не¬отвратимо изменяли предметную область психологии.
Это была иная область, чем очерченная в теоретических схе¬мах, от которых психология начинала свой путь в качестве науки, гордившейся своей самобытностью. Предметом анализа стали не элементы и акты сознания, никому неведомые кроме как субъек¬ту, изощрившему свое внутреннее зрение, а телесные реакции, изучаемые объективным методом. Выяснилось, что их связи, носившие в прошлом имя ассоциаций, возникают и преобра¬зуются по особым психологическим законам. Их открывает эксперимент в сочетании с количественными методами. Для этого нет необходимости обращаться ни к физиологии, ни к показа¬ниям самонаблюдения.

Что же касается объяснительных принципов, то они черпались не в механике, снабжавшей психологическую мысль в течение трех веков принципом причинности, а в дарвиновском учении, преобразовавшем картину организма и его функций.
Радикальное изменение ориентации отражало не только запро¬сы логики научного познания (переход к биологической причин¬ности), но и актуальные общественные потребности.
Это ярко проявилось в поисках факторов, обучающих орга¬низм эффективным приспособительным действиям, и в успехах психодиагностики.

Чем успешнее шла в психологии экспериментальная работа, чем обширнее становилось поле школы изучаемых ею явлений, тем стремительнее росла неудовлетворенность версией о том, что уни¬кальным предметом этой науки служит сознание, а методом -интроспекция.
Это усугублялось успехами новой биологии. Она изменила взгляд на все жизненные функции, в том числе - психические. Восприятие и память, навыки и мышление, установки и чувства трактуются отныне как своего рода «инструменты» для решения организмом задач, с которыми его сталкивают жизненные си¬туации.
Рушилось воззрение на сознание как на замкнутый в себе внутренний мир. Влияние дарвиновской биологии сказалось и в том, что психические процессы стали исследоваться с точки зре¬ния развития.
На заре психологии главным источником сведений об этих процессах служил взрослый индивид, способный в лаборатории, следуя инструкции экспериментатора, сосредоточить свой «вну¬тренний взор» на фактах «непосредственного опыта». Но стимули¬рованное идеей развития расширение зоны познания ввело в психологию особые объекты. К ним невозможно было применить метод интроспективного анализа. Таковыми являлись факты пове¬дения животных, детей, психически больных.
Новые объекты требовали и новых объективных методов. Только они могли обнажить те уровни развития психики, которые предшествовали процессам, изучаемым в лабораториях. Отныне уже невозможно было относить эти процессы к разряду первич¬ных фактов сознания. За ними ветвилось великое древо сменяю¬щих друг друга психических форм. Научные сведения о них позволили психологам перейти из университетской лаборатории в детский сад, школу, психиатрическую клинику.

Практика реальной исследовательской работы до основания расшатала взгляд на психологию как науку о сознании. Созревало новое понимание ее предмета. Оно по-разному преломилось в теоретических воззрениях и системах.
В любой области знания имеются конкурирующие концепции и школы. Такое положение нормально для роста науки. Однако при всех разногласиях эти направления скрепляют общие воззре¬ния на исследуемый предмет. В психологии же в начале XX сто¬летия расхождение и столкновение позиций определялись тем, что каждая из школ отстаивала отличный от других собственный предмет. Психологи, по свидетельству одного из них, почувство¬вали себя «в положении Приама на развалинах Трои».
Между тем, за видимым распадом шли процессы более углуб¬ленного, чем в прежние времена, освоения реальной психической жизни, различные стороны которой отразились в новых теорети¬ческих конструкциях. С их разработкой сопряжены революцион¬ные сдвиги по всему фронту психологических исследований.

Функционализм.

В начале XX века прежний образ предмета психологии, каким он сложился в период ее самоутверждения в семье других наук, сильно потускнел. Хотя по-прежнему боль¬шинство психологов считало, что они изучают сознание и его явления, эти явления все теснее соотносились с жизнедеятель¬ностью организма, с его двигательной активностью. Лишь очень немногие продолжали вслед за немецким психологом Вундтом считать, что они призваны заниматься поисками строительного «материала» непосредственного опыта и его структурами.
Такому подходу, названному структурализмом, про¬тивостоял функционализм. Это направление, отвергая анализ внутреннего опыта и его структур, считало главным делом психо¬логии выяснение того, как эти структуры работают, когда решают задачи, касающиеся актуальных нужд людей. Тем самым, пред¬метная область психологии расширялась. Она виделась охваты¬вающей психические функции (а не элементы) как внутренние операции, которые производятся не бестелесным субъектом, а ор¬ганизмом с целью удовлетворить его потребность в приспособ¬лении к среде.
У истоков функционализма в США стоял Уильям Джемс (1842-1910). Он известен также как лидер прагматизма (от греч. «прагма» - действие) - философии, которая оценивает идеи и теории, исходя из того, как они работают на практике, принося пользу индивиду.
В своих «Основах психологии» (1890) Джемс писал, что внут¬ренний опыт человека — это не «цепочка элементов», а «поток сознания». Его отличают личностная (в смысле выражения интересов личности) изоирательность (способность постоянно произ¬водить выбор).
Обсуждая проблему эмоций, Джемс (одновременно с датским врачом Карлом Ланге) предложил парадоксальную, вызвавшую острые споры концепцию, согласно которой первичными явля¬ются изменения в мышечной и сосудистой системах организма, вторичными — вызванные ими эмоциональные состояния. «Мы опечалены, потому что плачем, приведены в ярость, потому что бьем другого».
Хотя Джемс не создал ни целостной системы, ни школы, его взгляды на служебную роль сознания во взаимодействии организ¬ма со средой, взывающей к практическим решениям и действиям, прочно вошли в идейную ткань американской психологии. И ныне по блестяще написанной в конце прошлого века книге Джемса учатся в американских колледжах.
Рефлексология. Принципиально новый подход к предмету психологии сложился под воздействием работ И.П. Павлова (1859-1963) и В.М. Бехтерева (1857-1927). Экспериментальная психология возникла из исследований органов чувств. Поэтому она и считала в те времена своим предметом продукты деятель¬ности этих органов - ощущения.
Павлов и Бехтерев обратились к высшим нервным центрам головного мозга - органам управления поведением целостного организма в окружающей среде. Вслед за Сеченовым они утверж¬дали взамен изолированного сознания новый предмет, а именно -целостное поведение.
Поскольку теперь взамен ощущения в качестве исходного по¬нятия выступил рефлекс, это направление приобрело известность под именем рефлексологии.
И.П. Павлов обнародовал свою программу в 1903 году, назвав ее «Экспериментальная психология и психопатология на живот¬ных». В дальнейшем от слова «психология» он отказался и даже брал со своих сотрудников штраф, когда они, обсуждая опыты над собаками, применяли психологические термины. Поводом служи¬ла отягченность этих терминов родимыми пятнами субъективной психологии сознания, тогда как главным делом павловской школы было строго объективное изучение поведения.
Чтобы понять революционный смысл павловского учения о поведении, следует иметь в виду, что он называл его учением о высшей нервной деятельности. Речь шла не о замене одних слов другими, но о кардинальном преобразовании всей системы кате¬горий, в которых объяснялась эта деятельность.
Если прежде под рефлексом имелась в виду жестко фиксиро¬ванная, стереотипная реакция, то Павлов вводил в это понятие принцип условности. Отсюда и его главный термин - услов¬ный рефлекс. Это означало, что организм приобретает и изменяет программу своих действий в зависимости от условий -внешних и внутренних.
Внешние раздражители становятся для него сигналами, ориен¬тирующими в среде, а реакция закрепляется только в том случае, если ее санкционирует внутренний фактор - потребность орга¬низма. Модельный опыт Павлова заключался в выработке реак¬ции слюнной железы собаки на звук, свет, форму и т.п.
На этой гениально простой модели, варьируя бессчетное число раз совместно со множеством учеников (школу Павлова прошло около 300 исследователей) условия образования, преобразования, сочетания рефлексов, Павлов открыл законы высшей нервной дея¬тельности. За каждым на первый взгляд несложным опытом скрывалась густая сеть разработанных павловской школой поня¬тий (о сигнале, временной связи, подкреплении, торможении, дифференцировке, управлении и др.), позволяющих причинно объяснять, предсказывать и модифицировать поведение.
Идеи, сходные с павловскими, развивал в книге «Объективная психология» (1907) В.М. Бехтерев, давший условным рефлексам другое имя: сочетательные. Между воззрениями двух ученых имелись различия, но оба стимулировали психологов на коренную перестройку представлений о предмете психологии.

Под влиянием их идей возникает новое мощное направление, утвердившее в качестве предмета психологии пове¬дение, понятое как совокупность реакций организма, обусловлен¬ных его общением со стимулами среды, к которой он адапти¬руется.
Кредо этого направления запечатлено в термине «поведение» (англ. «бихевиор»), а само оно было названо бихевиоризмом. Его «отцом» принято считать Д. Уотсона, в статье которого «Психоло¬гия, каковой ее видит бихевиорист» (1913) излагался манифест новой школы. В нем требовалось «выбросить за борт» как пере¬житок алхимии и астрологии все понятия субъективной психо¬логии сознания и перевести их на язык объективно наблюдаемых реакций живых существ на раздражители. Ни Павлов, ни Бехте¬рев, на концепции которых опирался Уотсон, не, придерживались столь радикальной точки зрения. Они надеялись, что объективное изучение поведения в конце концов, как говорил Павлов, прольет свет на «муки сознания».

Бихевиоризм стали называть «психологией без психики». Этот оборот предполагал, что психика идентична сознанию. Между тем, требуя устранить сознание, бихевиористы вовсе не превра¬щали организм в лишенное психических качеств устройство. Они изменили представление об этих качествах. Реальный вклад нового направления заключался в резком расширении изучаемой психологией области. Отныне она включала доступные внешнему объективному наблюдению, независимые от сознания стимулы — реактивные отношения.

Изменились схемы психологических экспериментов. Они ста¬вились преимущественно на животных - белых крысах. В качест¬ве экспериментальных устройств, взамен прежних физиологиче¬ских аппаратов, были изобретены различные типы лабиринтов и «проблемных ящиков». Запускаемые в них животные научались находить из них выход.
Тема научения, приобретения навыков путем проб и ошибок стала центральной для этой школы, собравшей огромный экспе¬риментальный материал о факторах, определяющих модификацию поведения. Материал подвергался дотошной статистической обра¬ботке, ведь реакции животных носили не жестко предопреде¬ленный, а статистический характер. Изменялось воззрение на законы, правящие поведением живых существ, в том числе человека, который предстал в этих опытах как «большая белая крыса», ищущая свой путь в «лабиринте жизни», где вероятность успеха не предопределена и царит его величество - случай.

Исключив сознание, бихевиоризм неизбежно оказался одно¬сторонним направлением. Вместе с тем он ввел в научный аппа¬рат психологии категорию действия в качестве не только внутрен¬ней, духовной (как в прежние времена), но и внешней, телесной реальности. Бихевиоризм изменил общий строй психологического познания. Его предмет охватывал отныне построение и изменение реальных телесных действий в ответ на широкий спектр внешних вызовов.
Сторонники этого направления рассчитывали, что, опираясь на данные экспериментов, удастся объяснить любые естественные формы поведения людей, такие, например, как строительство не¬боскреба или игру в теннис. Основа же всего - законы научения.

Психоанализ.

Наряду с бихевиоризмом и в те же самые вре¬мена до основания подорвал психологию сознания психоанализ. Он обнажил за покровом сознания мощные пласты неосозна¬ваемых субъектом психических сил, процессов и механизмов. Мнение о том, что область психического простирается за преде¬лами тех испытываемых субъектом явлений, о которых он спосо¬бен дать отчет, высказывалось и до того, как психология приобре¬ла статус опытной науки.
Но в предмет этой науки ее превратил психоанализ.
Так назвал свое учение австрийский врач Зигмунд Фрейд (1856-1939). Как и многие другие классики современной психологаи, он долгие годы занимался изучением центральной нервной системы, приобретя солидную репутацию специалиста в этой области.
Став врачом, занявшись лечением больных психическими рас¬стройствами, он на первых порах пытался объяснить их симптомы динамикой нервных процессов (используя, в частности, сеченов¬ское понятие о торможении). Однако чем больше он углублялся в эту область, тем острее испытывал неудовлетворенность. Ни в нейрофизиологии, ни в царившей тогда психологии сознания он не видел средств, позволяющих объяснить причины патологиче¬ских изменений в психике своих пациентов. А не зная причин, приходилось действовать вслепую, ибо только устранив их, можно было надеяться на терапевтический эффект.

Ища выход, он обратился от анализа сознания к скрытым, глубинным слоям психической активности личности. До Фрейда они не были предметом психологии. После него - стали его неотъемлемой частью.
Первым импульсом к их изучению послужило применение гипноза. Внушив загипнотизированному человеку какое-либо действие с тем, чтобы он его выполнил после пробуждения, можно наблюдать, как он, совершая его в полном сознании, но не зная истинной причины, начинает придумывать для него мотивы, чтобы оправдать свой поступок. Истинные причины от сознания скрыты, но именно они правят поведением. Анализом этих сил и занялись Фрейд и его последователи. Они создали одно из самых мощных и влиятельных направлений в современной науке о чело¬веке, названное психоанализом. Используя различные методики истолкования психических проявлений (свободный ассоциатив¬ный поток мыслей у пациентов, образы их сновидений, ошибки памяти, оговорки, перенос пациентом своих чувств на врача и др.) они разработали сложную и разветвленную сеть понятий, опери¬руя которыми уловили глубинные «вулканические» процессы, скрытые за явленным сознанию в «зеркале» самонаблюдения.
Главной среди этих процессов была признана имеющая сексуаль¬ную природу энергия влечении- Со времен детства в условиях семей¬ной жизни она определяет мотивационный ресурс личности. Ис¬пытывая различные трансформации, она подавляется, вытесня¬ется и тем не менее прорывается сквозь «цензуру» сознания по обходным путям, разряжаясь в различных симптомах, в том числе патологических (расстройства движений, восприятия, памяти и т.д.).

Этот взгляд привел к пересмотру прежней трактовки сознания. Его активная роль в поведении не отвергалась, но представлялась существенно другой, чем в традиционной психологии. Его отношение к бессознательной психике мыслилось неизбывно кон¬фликтным. В то же время только благодаря осознанию причин подавленных влечений и потаенных комплексов удается (с помо¬щью техники психоанализа) избавиться от душевной травмы, ко¬торую они нанесли личности.
Открыв объективную психодинамику и психоэнергетику мо¬тивов поведения личности, скрытую «за кулисами» ее сознания, Фрейд преобразовал прежнее понимание предмега психологии. Проделанная им и множеством его последователей психотера¬певтическая работа обнажала важнейшую роль мотивационных факторов как объективных, стало быть независимых от того, что нашептывает «голос самосознания», регуляторов поведения.

Психоаналитическое движение.

Фрейда окружало множество учеников. Наиболее самобытными из них, создавшими собствен¬ные направления, были Карл Юнг (1875-1961) и Альфред Адлер (1870-1937).
Первый назвал свою психологию аналитической, второй — индивидуальной. У истоков психоанализа их имена были так тесно связаны, что когда Юнг на просьбу хранителя Британского музея назвать свою фамилию сказал «Юнг», тот переспросил: «Фрейд-Юнг-Адлер?», и услышал в ответ извинение: «Нет, толь¬ко Юнг».
Первым нововведением Юнга было понятие о «коллек¬тивном бессознательном».В бессознательную психи¬ку индивида могут, по Фрейду, войти явления, вытесненные из сознания. Юнг считал, что они никогда не могут быть индиви¬дуально приобретенными, но являются даром далеких предков. Анализ позволяет определить структуру этого дара, образуемого несколькими архетипами.

Будучи скрытыми от сознания организаторами личного опыта, архетипы обнаруживаются в сновидениях, фантазиях, галлюцина¬циях, а также в творениях культуры. Большую популярность при¬обрело разделение Юнгом человеческих типов на экстра¬верт и в н ы й (обращенный вовне, увлеченный социальной ак¬тивностью) и интравертивный (обращенный внутрь, со¬средоточенный на собственных влечениях, которым Юнг, вслед за Фрейдом, дал имя «либидо», однако считал неправомерным отож¬дествлять с сексуальным инстинктом).

Адлер, модифицируя исходную доктрину психоанализа, выде¬лил как фактор развития личности чувство неполноценности, порождаемое, в частности, телесными дефектами. Как реакция на это чувство возникает стремление к его компенсации и сверхком¬пенсации с тем, чтобы добиться превосходства над другими. В «комплексе неполноценности» скрыт источник неврозов.

Психоаналитическое движение широко распространилось в различных странах. Возникали новые варианты объяснения и ле¬чения неврозов, комплексов, психических травм динамикой не¬осознаваемых влечений. Менялись и представления самого Фрейда на структуру и динамику личности. Ее организация выступила в виде модели, компонентами которой являются: Оно (слепые иррациональные влечения), Я (эго) и сверх-Я (уровень моральных норм и запретов, возникающих в силу того, что в первые же годы жизни ребенок идентифицирует себя с родите¬лями).
От напряжения, под которым оказывается Я из-за давления на него с одной стороны слепых влечений, с другой - моральных запретов, человека спасают защитные механизмы: вытеснения (устранения мыслей и чувств в область бессознательного), субли¬мации (переключения сексуальной энергии на творчество) и т.п.

Жане: сотрудничество как генератор сознания.

Психоанализ строился на постулате, согласно которому человек и окружающий его социальный мир находятся в состоянии тайной, извечной вражды. Иное понимание отношений между индивидом и общест¬венной средой утвердилось во французской психологии. Лич¬ность, ее действия и функции объяснялись созидающим их соци¬альным контекстом, взаимодействия людей. В этом тигле выплав¬ляется внутренний мир субъекта со всеми его уникальными признаками, которые прежняя психология сознания принимала за изначально данное.
Наиболее последовательно эту линию мысли, популярную среди французских исследователей, развивал П. Жане (1859-1947). Его первые работы в качестве психиатра касались болезней лич¬ности, выражающихся в диссоциации идей и тенденций (разрыве связей между ними) вследствие падения «психического напряже¬ния» (Жане предложил называть этот фенрмен «психостенией»). Ткань психической жизни расщепляется. В одном организме на¬чинают жить несколько личностей.

В дальнейшем Жане принимает за ключевой объяснительный принцип человеческого поведения общение как сотрудничество, в глубинах которого рождаются различные психические функции: воля, память, мышление и др. В целостном процессе сотрудни¬чества происходит разделение актов: один индивид выполняет первую часть действия, второй - другую его часть. Один коман¬дует, другой подчиняется. Затем субъект совершает по отношению к самому себе действие, к которому прежде принуждал другого. Он научается сотрудничать с собой, подчиняться собственным командам, выступая как автор действия, как лицо, обладающее собственной волей.

Прежние концепции принимали волю за особую силу, кореня¬щуюся в сознании субъекта. Теперь же доказывалась ее вторич-ность, ее производность от объективного процесса, в котором не¬пременно представлен другой человек. Это же относится к памя¬ти, которая первоначально предназначена для передачи поруче¬ний тем, кто отсутствует.

Что касается умственных операций, то и они изначально явля¬ются реальными телесными действиями (в частности, речевыми), которыми люди обмениваются, совместно решая свои жизненные задачи.
Главным же работающим на возникновение внутрипсихиче-ских процессов механизмом служит интериоризация. Со¬циальные действия из внешних объективно становятся внутрен-ними, незримыми для других.
Отсюда возникает иллюзия их бестелесности и порождаемости «чистым» Я, а не сетями межличностных связей.

Эта ветвь психологических исследований внесла свою лепту в изменение исходной трактовки предмета психологии. Сохраняя со¬знание в качестве его ядра, она принимала за его единицы не сенсор¬ные (ощущения, образы), интеллектуальные (идеи, мысли) или эмо¬ционально-волевые элементы, а социальные действия (сперва внеш¬ние, а затем - внутренние). Прежние концепции, для которых исходным пунктом служил индивид как носитель психических актов и содержаний, искали пути его социализации, т.е. при¬общения к нормам и правилам жизни среди других. Вектор психологического изучения человека - по Жане — должен быть противоположным. Объяснению подлежит не социализация, а ин¬дивидуализация, т.е. причинный анализ того, как из социальных актов и отношений, в гуще которых изначально существует индивид, строится внутренний, личностный план его пове¬дения.
В предмете психологии в качестве его непременного «измере¬ния» прорисовывалась изначальная социальность,

Реальный же исторический смысл этого распада заключался в трм, что средоточием исследовательской программы каждой из школ стала разработка одного из блоков категориального аппарата психологии. Каждая наука оперирует своими категориями, т.е. наиболее общими фундаментальными разрядами мысли, образую¬щими внутренне связанную систему. Понятие о категориях воз¬никло в недрах философии (здесь, как и во множестве других открытий, пионером был Аристотель, выделивший такие катего¬рии как сущность, количество, качество, время и др.)- Категория выполняет в познавательном процессе рабочую функцию и по¬тому может быть названа аппаратом, позволяющим видеть на различную глубину исследуемую реальность, каждый объект кото¬рой воспринимается в его количественных, качественных, вре¬менных и т.п. характеристиках.

Наряду с названными глобальными, философскими катего¬риями (и в нераздельности с ними) конкретная наука оперирует собственными категориями. В них дан не мир в целом, а пред-метная область, «выкроенная» из этого мира с целью детального изучения ее особой, уникальной природы. Одной из этих областей является психика, или, говоря языком русского ученого Н.Н. Лан-ге, - психосфера.
Конечно, она также постигается научной мыслью в категориях количества, качества, времени и т.д. Но чтобы познать ее природу, законы, которым она подчинена, овладеть ею на практике, нужен специальный категориальный аппарат, дающий видение психической реальности как отличной от физической, биологи¬ческой, социальной. Истории было угодно распорядиться так, чтобы этот аппарат формировался в психологии с «оптическим прицелом».

И эта наука осваивала сферу своих явлений по-блочно. Среди основных категориальных «блоков» психологии выделяются: психиче¬ский образ, психическое действие, мотив, психосоциальное отноше¬ние, личность. Любая мысль, вступая в общение с психической реальностью, схватывает ее не иначе как в этих категориях. Разоб¬щенность же школ произошла в силу того, что в рассматриваемый период каждая из них прицельно сосредоточилась на одном из блоков. Категория образа стала одной из первых в теоретических схемах экспериментальной психологии, поскольку она опиралась на физиологию органов чувств, продуктом деятельности которых служат элементарные психические образы - ощущения.
Преодолевая «атомистический» структурный анализ вундтов-ской школы гештальт-психология экспериментально доказала, во-первых, целостность и предметность образа, во-вторых, зависи¬мость от него поведения организма. В противовес версии об элементах сознания функциональная психология сосредоточилась на его функциях, актах. Однако логика науки требовала перейти от внутрипсихического действия к объективному, соединяющему организм с его средой.

Рефлексология и бихевиоризм внесли непреходящий вклад в разработку категории действия. Психоанализ поставил в центр своих построений категорию мотива, по отношению к которому вторичны и образ, и действие, а затем, опираясь на нее, предло¬жил динамическую модель организации личности. Наконец, французские психологи сосредоточились на сотрудничестве между людьми, на процессах общения, выявив тем самым включенность в систему категорий психосоциального отношения как инвариан¬ты аппарата психологического познания.

Инварианта выражает наиболее устойчивое и постоянное в системе. Категории психологии инвариантны по отношению к системе психологических знаний. Каждая школа сосредоточи-лась на одной из инвариант, но проделанная ими работа обога¬щала систему в целом. Поскольку, однако, прицельная разработка одной из инвариант неотвратимо придавала теоретическому обли¬ку школы односторонность, дальнейшее развитие психологиче¬ской мысли шло в направлении поиска интегральных схем. Они открывали перспективу синтеза идей, порожденных монокатего¬риальными школами.

Анализ путей развития основных психологических
школ и школ говорит об общей для них тенденции. Они направлений изменялись в направлении обогащения своей ка¬тегориальной основы теоретическими ориентаци-ями других школ.

Необихевиоризм.

Формула бихевиоризма была четкой и одно¬значной: стимул - реакция. Вопрос о тех процессах, которые про¬исходят в организме и психическом устройстве между стимулом и реакцией снимался с повестки дня.

Такая позиция следовала из предвзятой философии позитивиз¬ма: убеждения в том, что научный факт отличается своей непо¬средственной наблюдаемостью. Как внешний стимул, так и реак¬ция (ответное движение) открыты для наблюдения каждому, неза¬висимо от его теоретической позиции. Поэтому связка «стимул-реакция» служит, согласно радикальному бихевиоризму, незыбле¬мой опорой психологии как точной науки.

Между тем в кругу бихевиористов появились выдающиеся психологи, поставившие этот постулат под сомнение. Первым из них был американец Эдвард Тошен (1886-1959), согласно которо¬му формула поведения должна состоять не из двух, а из трех членов, и поэтому выглядеть следующим образом: стимул (неза¬висимая переменная) — промежуточные переменные — зависимая переменная (реакция).
Среднее звено (промежуточные переменные) - ничто иное как недоступные прямому наблюдению психические моменты: ожида¬ния, установки, знания.
Следуя бихевиористской традиции, Толмен ставил опыты над крысами, ищущими выход из лабиринта. Главный же вывод из этих опытов свелся к тому, что, опираясь на строго контроли¬руемое экспериментатором и объективно им наблюдаемое поведе¬ние животных, можно достоверно установить, что этим поведени¬ем управляют не те стимулы, которые действуют на них в данный момент, а особые внутренние регуляторы. Поведение предваряют своего рода ожидания, гипотезы, познавательные (когнитивные) «карты». Эти карты животное само строит. Они и ориентируют его в лабиринте. По ним оно, будучи запущено в лабиринт, узна¬ет, «что ведет к чему». Положение о том, что психические образы служат регулятором действия, было обосновано гештальт-теорией. Учтя ее уроки, Толмен разработал собственную теорию, назван¬ную когнитивным бихевиоризмом.

Другой вариант необихевиоризма принадлежал Кларку Хаму (1884-1952) и его школе. Он ввел в формулу «стимул-реакция» другое среднее звено, а именно потребность организма (пищевую, сексуальную, потребность во сне и др.). Она придает энергию поведению, создает незримый потенциал реакции. Этот потен¬циал разряжается при подкреплении (понятие, которое Халл за¬имствовал у И.П. Павлова), и тогда реакция закрепляется и орга¬низм чему-то научается.
Скиннер: оперантный бихевиоризм. В защиту ортодоксального бихевиоризма, отвергая любые внутренние факторы, выступил Б, Скиннер. Условный рефлекс он назвал оперантной реакцией.
У Павлова новая реакция вырабатывалась в ответ на условный сигнал при его подкреплении (например, когда перед кормлением раздавался стук метронома и т.п.). У Скиннера организм сперва производит движение, затем получает (или не получает) подкреп¬ление.
Скиннер сконструировал экспериментальный ящик, в котором белая крыса (или голубь) могли нажимать на рычажок (или кнопку). Перед ними была кормушка и набор раздражителей. Из этих простых элементов Скиннер составлял множество различных «планов подкрепления» (например, перед крысой находится два рычага и она оказывается в ситуации выбора: или крыса получает пищу только, когда вслед за нажатием на рычаг загорается лампочка, или пища выдается только при нажиме с определенной силой, частотой и т.д.).
Техника выработки «оперантных реакций» была применена последователями Скиннера при обучении детей, их воспитании, при лечении невротиков.
Во время Второй мировой войны Скиннер работал над проек¬том использования голубей для управления стрельбой по самоле¬там. Посетив однажды урок арифметики, где занималась его дочь, Скиннер ужаснулся, сколь мало используются данные психоло¬гии. С целью улучшения преподавания он изобрел серию обучаю¬щих машин и концепцию программированного обучения. Он на¬деялся, опираясь на теорию оперантных реакций, создать про¬грамму «изготовления» людей для нового общества.
Работы Скиннера, как и других бихевиористов, обогатили знание об общих правилах выработки навыков, о роли подкрепления (кото¬рое служит непременным мотивом этих навыков), о динамике пере¬хода от одних форм поведения к другим и т.п. Но вопросами, ка-сающимися научения у животных, интересы бихевиористов не ограничивались.
Открыть общие, выверенные точной объективной наукой зако¬ны построения любого поведения, в том числе у человека, - та¬кова была сверхзадача всего бихевиористского движения. «Чело¬век или робот?» - такой вопрос задавали бихевиористам их про¬тивники. Они справедливо указывали, что устраняя внутреннюю психическую жизнь человека из сферы точного причинного анализа, бихевиоризм трактует личность как машинообразно работающее устройство. Строгость объективного анализа реакций организма достигалась дорогой ценой. Устранялось сознание как внутренний регулятор поведения.
Надеясь придать психологии точность обобщений, не усту¬пающую физике, бихевиористы полагали, что, опираясь на фор¬мулу «стимул-реакция», удастся вывести новую породу людей. Утопичность этого плана выступает в концепциях типа скин-неровской. Ибо даже применительно к животным Скиннер, как заметили его друзья, имел дело с «пустым организмом», от кото¬рого ничего не оставалось, кроме оперантных реакций. Ведь ни для деятельности нервной системы, ни для психических функций в скиннеровской модели места не было. Снималась с повестки дня и проблема развития. Она подменялась описанием того, как из одних навыков возникают другие. Огромные пласты высших проявлений жизни, открытых и изученных многими школами, выпадали из предметной области психологии.

Пиаже: стадии развития интеллекта.

Создателем наиболее глу¬бокой и влиятельной теории развития интеллекта стал швейцарец Жан Пиаже (1896-1980). Он преобразовал основные понятия дру¬гих школ: бихевиоризма (взамен понятия о реакции он выдвинул понятие об операции), гештальтизма (гештальт уступил место по¬нятию о структуре) и П. Жане (переняв у него принцип интерио-ризации, восходящий, как мы уже знаем, к Сеченову).

Свои новые теоретические представления Пиаже строил на прочном эмпирическом фундаменте — на материале развития мышления и речи у ребенка. В работах начала 20-х годов: «Речь и мышление ребенка», «Суждение и умозаключение у ребенка» и др. Пиаже, используя метод беседы (спрашивая, например, отчего движутся облака, вода, ветер? Откуда происходят сны? Почему плавает лодка и т.п.), сделал вывод о том, что взрослый размыш-ляет социально (т.е. мысленно обращаясь к другим людям), даже когда он остается с собой наедине. Ребенок же размышляет эго¬центрично, даже когда находится в обществе других. (Он говорит вслух, ни к кому не обращаясь. Эта его речь была названа эго¬центрической.)

Принцип эгоцентризма (от лат. «ego» - Я и «цент-рум» - центр круга) царит над мыслью дошкольника. Он сосредо¬точен на своей позиции (интересах, влечениях) и не способен стать на позицию другого («децентрироваться»), критически взглянуть на свои суждения со стороны. Этими суждениями пра¬вит «логика мечты», уносящая от реальности.
Эти выводы Пиаже, в которых ребенок выглядел игнори¬рующим реальность мечтателем, подверг критике Выготский, давший свое толкование эгоцентрической (необращенной к слуша¬телю) речи ребенка (см. ниже). В то же время он чрезвычайно высоко оценил труды Пиаже, так как они говорили не о том, чего ребенку не хватает сравнительно со взрослым (меньше знает, мыслит и т.п.), а о том, что же у ребенка есть, какова его внут¬ренняя психическая организация.

Был выделен ряд стадий в эволюции детской мысли (напри¬мер, своеобразная магия, когда ребенок надеется с помощью слова или жеста изменить внешний предмет или же своеобразный анимизм, когда предмет наделяется волей или жизнью: «солнце движется, потому что оно живое»).
Не умея мыслить абстрактными понятиями, соотносить их и т.п., он опирается в своих объяснениях на конкретные случаи. В дальнейшем Пиаже выделил 4 стадии. Первоначально детская мысль содержится в предметных действиях (до 2-х лет), затем они интериоризируются (переходят из внешних во внутренние), ста¬новятся пред операциями (действиями) ума (от 2-х до 7 лет), на третьей стадии (от 7 до 11 лет) возникают конкретные операции, на четвертой (от 11 до 15 лет) формальные операции, когда мысль ребенка способна строить логически обоснованные гипотезы, из которых делаются дедуктивные (например, от общего к частному) умозаключения.
Операции не совершаются изолированно. Будучи взаимосвяза¬ны, они создают устойчивые и в то же время подвижные структу¬ры. Стабильность структуры возможна только благодаря активно¬сти организма, его напряженной борьбе с разрушающими ее силами.
Развитие системы психических действий от одной стадии к другой - такой представил Пиаже картину сознания.

Сперва Пиаже испытал влияние Фрейда, считая, что челове¬ческое дитя, появляясь на свет, движимо одним мотивом -стремлением к удовольствию, и не желает ничего знать о реаль-ности, с которой вынуждено считаться только из-за требований окружающих. Но затем Пиаже признал исходным моментом в развитии детской психики реальные внешние действия ребенка (сенсомоторный интеллект, т.е. элементы мысли, данные в движениях, которые регулируются чувственными впечатле¬ниями).

Неофрейдизм.

Это направление, усвоив основные схемы и ори¬ентации ортодоксального психоанализа, пересмотрело базовую для него категорию мотивации. Решающая роль была придана влияниям социокультурной среды и ее ценностям.
Уже Адлер стремился объяснить бессознательные комплексы личности социальными факторами (см. выше). Намеченный им подход был развит группой исследователей, которых принято объединять под именем неофрейдистов. То, что Фрейд относил за счет биологии организма, заложенных в нем влечений, эта группа объясняла вращиванием индивида в исторически сложившуюся культуру. Эти выводы были сделаны на большом антропологи¬ческом материале, почерпнутом при изучении нравов и обычаев племен, далеких от западной цивилизации.
Лидером неофрейдизма принято считать Карен Хорни (1885— 1953). Испытав влияние марксизма, она, опираясь на психоана¬литическую практику, доказывала, что все конфликты, возникаю¬щие в детстве, порождаются отношениями ребенка с родителями. Именно из-за характера этих отношений у него возникает базаль-ное чувство тревоги, отражающее беспомощность ребенка в по¬тенциально враждебном мире. Невроз - ничто иное как реакция на тревожность. Описанные Фрейдом извращения и агрессивные тенденции являются не причиной невроза, а его результатом. Нев¬ротическая мотивация приобретает три направления: движение к людям как потребность в любви, движение от людей как потреб-ность в независимости и движение против людей как потребность во власти (порождающая ненависть, протест и агрессию).
Объясняя неврозы, их генезис и механизмы развития конкрет¬ным социальным контекстом, неофрейдисты подвергали критике капиталистическое общество как источник отчуждения личности (в смысле, приданном этому термину Марксом), утраты ею своей идентичности, забвения своего Я и т.д.
Ориентация на социокультурные факторы взамен биологиче¬ских определила облик неофрейдизма. При этом существенную роль в зарождении этого направления сыграло обращение его лидеров к марксистской философии человека. Под знаком этой философии складывались теоретические основы российской пси¬хологии в советский период.

Попытки выйти из тупика, созданного конфрон¬тацией между психологией сознания, опиравшейся на субъектив¬ный метод, и успешно развивавшимся с опорой на объективный метод бихевиоризмом, предпринял в России К.Н. Корнилов (1879— 1957). Он выступил, когда в стране утвердился в качестве господ¬ствующей идеологии марксизм с его философским кредо — диа¬лектическим материализмом. Одно из положений этой филосо¬фии запечатлела идея диалектического единства. Используя ее, Корнилов надеялся преодолеть как агрессию со стороны рефлек¬сологии Бехтерева и Павлова (она претендовала на единственно приемлемое для материалиста объяснение поведения), так и субъективизм интроспективного направления (лидером которого в России был Г.И. Челпанов, создавший в Москве на средства
61
известного мецената Щукина Психологический институт по типу вундтовского).
Основным элементом психики Корнилов предложил считать реакцию. В ней объективное и субъективное нераздельны. Реак¬ция наблюдается и измеряется объективно, но за этим внешним движением скрыта деятельность сознания.
Став директором бывшего челтановского института, Корнилов предложил сотрудникам изучать психические процессы в качестве реакций (восприятия, памяти, воли и т.д.). Он даже переименовал названия соответствующих лабораторий. Фактически же реальная экспериментальная работа свелась к изучению скорости и силы мышечных реакций.
Таковой на деле оказалась предложенная Корниловым «марк¬систская реформа психологии».
С Корниловым разошлось большинство психологов. Одни по¬кинули Институт, не приняв программу превращения психологии в «марксистскую науку». Другие, считая марксистскую методоло¬гию перспективной в плане поисков выхода психологии из кризи¬са, пошли иным путем.
Выготский: теория высших психических функций. Автором нова¬торской концепции, оказавшей влияние на развитие мировой психологической мысли, был Л.С. Выготский (1896—1934). Не ограничившись общими формулами марксистской философии, он предпринял попытку почерпнуть в ней положения, которые поз¬волили бы психологии выйти на новые рубежи в ее собственном проблемном поле.
Марксизм утверждал, что человек — это природное существо, но природа его социальна. Этот тезис требовал понять телесные, земные основы человеческого бытия как продукт общественно-исторического развития. Разрыв между природным и культурным привел в учениях о человеке к концепции двух психологии, каж¬дая из которых имеет свой предмет и оперирует собственными методами.
Для естественнонаучной психологии сознание и его функции причастны тому же порядку вещей, что телесные действия орга¬низма. Поэтому они открыты для строго объективного исследова¬ния и столь же строго причинного (детерминистского) объяс¬нения.
Для другой психологии предметом является духовная жизнь человека в виде особых переживаний, которые возникают у него благодаря приобщенности к ценностям культуры, а методом -понимание, истолкование этих переживаний.
Все помыслы Выготского были сосредоточены на том, чтобы покончить с версией о «двух психолигиях», которая расщепляла человека, делала его причастным различным мирам. На первых порах опорным для него служило понятие о реакции. Однако он пони¬мал ее не так, как Корнилов, поскольку считал главной для человека особую реакцию - речевую. Она, конечно, является телесным действием. Однако в отличие от других телесных дейст¬вий придает сознанию личности несколько новых измерений. Во-первых, она предполагает процесс общения, а это значит, что она изначально социальна. Во-вторых, у нее всегда имеется психиче¬ский аспект, который принято называть значением или смыслом слова. В-третьих, слово как элемент культуры имеет независимое от субъекта бытие. За каждым словом бьется океан истории наро¬да. Так в едином понятии речевой реакции сомкнулись телесное, социальное (коммуникативное), смысловое и историко-культурное.
В системе этих четырех координат (организм, общение, смысл, культура) Выготский стремился объяснить любой феномен психи¬ческой жизни человека. Интегратизм, отличавший стиль его мыш¬ления, определил своеобразие его пути, когда оставив понятие о речевой реакции, он перешел к изучению психических функций.
Принципиальное нововведение, сразу же отграничившее его теоретический поиск от традиционной функциональной психоло¬гии, заключалось в том, что в структуру функции (внимания, па¬мяти, мышления и др.) вводились особые регуляторы, а именно -знаки, которые создаются культурой.
Знак (слово) — это «психологическое орудие», посредством кото¬рого строится сознание. Это понятие было своего рода метафорой. Оно привносило в психологию восходящее к Марксу объяснение специфики человеческого общения с миром. Специфика заключа¬ется в том, что общение опосредовано орудиями труда. Эти ору¬дия изменяют внешнюю природу, и в силу этого — самого чело¬века. Речевой знак, согласно Выготскому, это также своего рода орудие. Но особое орудие. Оно направлено не на внешний мир, а на внутренний мир человека. Оно преобразует его. Ведь прежде чем человек начинает оперировать словами, у него уже имеется дословное психическое содержание. Этому «материалу», получен¬ному от более ранних уровней психического развития (элементар¬ных функций), психологическое орудие придает качественно но¬вое строение. И тогда возникают высшие психические функции, а с ними вступают в действие законы культурного развития со¬знания — качественно иного, чем «натуральное», природное раз¬витие психики (какое наблюдается, например, у животных).
Понятие о функции, выработанное функциональным направ¬лением, радикально изменялось. Ведь это направление, усвоив биологический стиль мышления, представляло функцию сознания по типу функций организма. Выготский сделал решающий шаг из мира биологии в мир культуры. Следуя этой стратегии, он при¬ступил к экспериментальной работе по изучению изменений, которые производит знак в традиционных психологических объектах: внимания, памяти, мышлении. Опыты, которые прово¬дились на детях, как нормальных, так и аномальных, побудили под новым углом зрения интерпретировать проблему развития психики.
Новшества Выготского не ограничились идеей о том, что выс¬шая функция организуется посредством психологического орудия. Не без влияния гештальтизма он вводит понятие о психологи¬ческой системе. Ее компонентами являются взаимосвязанные функции. Развивается не отдельно взятая функция (память или мышление), но целостная система функций. При этом в различ¬ные возрастные периоды соотношение функций меняется. (На¬пример, у дошкольника ведущей функцией среди .других является память, а у школьника - мышление.)
Развитие высших функций совершается в общении. Учтя уро¬ки Жане, Выготский трактует процесс развития сознания как ин-териоризацию. Всякая функция возникает сперва между людьми, а затем становится «частной собственностью» ребенка. В связи с этим Выготский вступил в дискуссию с Пиаже по поводу так называемой эгоцентрической речи.
Выготский экспериментально показал, что эта речь, вопреки Пиаже, не сводится к оторванным от реальности влечениям и фантазиям ребенка. Она исполняет роль не аккомпаниатора, а ор¬ганизатора реального практического действия. Размышляя с са¬мим собой, ребенок планирует его. Эти «мысли вслух» в дальней¬шем интериоризируются и преобразуются во внутреннюю речь, сопряженную с мышлением в понятиях.
«Мышление и речь» (1934) - так называлась главная, обобща¬ющая книга Выготского. В ней он, опираясь на обширный экспе¬риментальный материал, проследил развитие понятий у детей. Теперь на передний план выступило значение слова. История языка свидетельствует, как изменяется значение слова от эпохи к эпохе. Выготским же было открыто развитие значений слов в онтогенезе, изменение их структуры при переходе от одной стадии умственного развития ребенка к другой.
Когда взрослые общаются с детьми, они могут не подозревать, что слова, ими употребляемые, имеют для них совершенно другое значение, чем для ребенка, поскольку детская мысль находится на другой стадии развития и потому строит содержание слов по особым психологическим законам.
Важность открытия этих законов для обучения и развития маленького мыслителя очевидна. В связи с этим Выготским была обоснована идея, согласно которой «только то обучение является хорошим, которое забегает вперед развитию». В связи с этим он ввел понятие о «зоне ближайшего развития». Под ней имелось в виду расхождение между уровнем задач, которые ребенок может решить самостоятельно, и под руководством взрос¬лого. Обучение, создавая эту «зону», и ведет за собой развитие,
В этом процессе внутренне сомкнуты не только мысль и сло¬во, но также мысль и движущий ею мотив (по терминологии Вы¬готского — аффект). Их интегралом является переживание, как особая целостность, которую Выготский в конце своего рано оборвавшегося творческого пути назвал важнейшей «.единицей» раз¬вития личности.
Он трактовал это развитие как драму, в которой имеется не¬сколько «актов» - возрастных эпох.
Творчество Выготского существенно расширило предметную область психологии. Она выступила в качестве системы психиче¬ских функций, имеющей особую историю. Высший, присущий человеку уровень развития этой системы (отличающийся созна¬тельностью, смысловой организацией, произвольностью) возника¬ет в процессе вхождения личности в мир культуры.

Другой подход к разра¬ботке предметной области психологии наметили исследователи, которые, ориентируясь на марксизм, почерпнули в нем идею фор мирования сознания и его проявлений в горниле деятельности. Понятие о деятельности многозначно. Сеченов говорил о психи¬ческих деятельностях, понимая их как процессы, которые совер¬шаются по типу рефлекторных (в особом сеченовском понима¬нии — см. выше). Павлов ввел понятие о высшей нервной дея¬тельности, Бехтерев - о соотносительной деятельности, Выгот¬ский говорил о психических функциях как деятельностях созна¬ния. Но с обращением к марксизму, для которого прототипом любых форм взаимоотношений человека со средой является труд, трактовка деятельности приобрела новое содержание.
Басов: человек как деятель в среде. Пионером ее выделения в особую, ни к каким другим формам жизни несводимую категорию выступил М.Я. Басов (1892-1931). Его исследования (как и ряда других психологов) было принято относить к особой науке — педологии (см. гл. 2). Под ней имелось ввиду комплексное изучение ребенка, охватывающее все аспекты его развития - не только психологические, но и антропологические, генетические, физиологические и др.

Басов как психолог первоначально примыкал к функциональ-• ному направлению. Сознание в этом случае понималось как сис¬тема взаимосвязанных психических функций. Но в его взгляде на эту систему имелся особый аспект. Ее центром он считал волю -как особую функцию, предполагающую усилия личности по до¬стижению осознанной цели.
Это было связано с его общей установкой на научный, экспе¬риментальный анализ активности субъекта. В особенности его интересовал конфликт между волевым импульсом и непроизволь¬ными, независящими от сознания движениями. Этот вопрос он изучал путем объективного наблюдения за развитием поведения ребенка. Поскольку изучение было сосредоточено не на внешних движениях самих по себе (рефлексах), а на их внутреннем смысле, Басов, чтобы отграничить свой подход от подхода рефлексологов и бихевиористов применил вместо термина «поведение» (который они использовали, чтобы обозначить предмет своих исследова¬ний) термин «деятельность».
Он подчеркивал, что понимает под ней «предмет особого зна¬чения», такую область, «которая имеет задачи, никакой другой областью неразрешаемые». Стало быть, если до Басова в воззрениях на предмет психологии резки противостояли друг другу сторонники древнего убеждения, согласно которому этим предметом является сознание, сторонникам нового убеждения, считавшим, что им явля¬ется поведение, то после Басова картина изменилась. Он как бы поднялся над этим конфликтом. Этого требовала сама логика развития науки. Откликаясь на ее запросы, К.И. Корнилов видел выход в том, чтобы соединить под эгидой понятия о реакции факт сознания (переживание субъекта) и факт поведения (его мышеч¬ное движение).
Басов же предлагал другое решение. Нужно, - считал он, -перейти в совершенно новую плоскость. Подняться и над тем, что осознает субъект, и над тем, что проявляется в его внешних действиях. Не механически объединить одно и другое, а включить их в качественно новую структуру. Эту структуру он и назвал деятельностью.
Из чего она состоит, из каких элементов складывается? Сис¬темный подход был и у прежней психологии. Структурализм счи¬тал, что психическая структура складывается из элементов созна¬ния, гештальтизм - из динамики психических форм (гештальтов), функционализм — из взаимодействия функций (восприятия, па¬мяти, воли и т.п.), бихевиоризм — из стимулов и реакций, рефлек¬сология - из рефлексов.
Басов же предложил считать деятельность особой структурой, состоящей из отдельных актов и механизмов, связи между кото¬рыми регулируются задачей. Эта структура может быть устойчи¬вой, стабильной (например, когда ребенок овладел каким-либо навыком). Но она может также каждый раз создаваться заново (например, когда задача, которую решает ребенок, требует от него изобретательности). В любом случае деятельность является субъектной. За всеми ее актами и механизмами стоит субъект, говоря словами Басова, - «человек как деятель в среде».
Центральной для Басова, который был поглощен изучением ребенка и факторов его формирования как личности, выступала проблема развития деятельности, ее истории. Именно это состав¬ляет главное содержание книги Басова «Основы общей педоло¬гии» (1928). Но чтобы объяснить, как строится и развивается деятельность ребенка, следует, согласно Басову, взглянуть на нее с точки зрения высшей ее формы, каковой является профессио-нально-трудовая деятельность (в том числе и умственная).
Труд - это особая форма взаимодействия его участников между собой и с природой, качественно отличающаяся от поведе¬ния животных, объяснимого условными рефлексами. Его изна¬чальным регулятором служит цель, которой подчиняются и тело, и душа субъектов трудового процесса. Эта цель осознается ими в виде искомого результата, ради которого они объединяются и тратят свою энергию.
Стало быть, психический образ, к чему стремятся люди, а не внешние стимулы, влияющие на них в данный момент, загодя «как закон» (говоря словами Маркса) подчиняет себе отдельные действия и переживания этих людей. Игры детей и их обучение отличаются от реального трудового процесса. Но и они строятся на психологических началах, присущих труду: осознанная цель, которая регулирует действия, осознанная координация этих действий и т.п.
Специфика труда как особой формы взаимоотношений людей с предметным миром стала прообразом разработки марксистски ориентированной психологии в Советской России.
Вслед за пионером на этом пути М.Я. Басовым дальнейшее развитие принцип деятельности получил в трудах С.Л. Рубин¬штейна и А.Н. Леонтьева.

Рубинштейн: единство сознания и деятельности.

Басов, руководя педологическим отделением Ленинградского педагогического ин¬ститута им. Герцена, пригласил Рубинштейна на кафедру психо¬логии, где он написал свой главный труд «Основы общей психо¬логии» (1940). Лейтмотивом этого труда служил принцип «един¬ства сознания и деятельности». Как отмечалось, вопрос о систем¬ном и смысловом строении сознания был центральным для Выготского, а вопрос о структуре деятельности - центральным для Басова. В то же время роль предметной деятельности в построении сознания оставалась вне поля зрения Выготского, а категория сознания - вне поля зрения Басова. Сомкнуть со
знание с процессом деятельности, объяснив, каким образом оно фор¬мируется в этом процессе, — такие был подход Рубинштейна к пред¬мету психологии

Это существенно изменяло перспективу конкретных исследо¬ваний, призванных теперь исходить из того, что «все психические процессы выступают в действительности как стороны, моменты труда, игры, учения, одного из видов деятельности. Реально они существуют лишь во взаимосвязи и взаимопереходах всех сторон сознания внутри конкретной деятельности, формируясь в ней и ею определяясь».
Идея о том, что общение человека с миром не является прямым и непосредственным (как на биологическом уровне), но совершается не иначе как посредством его реальных действий с объектами этого мира, изменяла всю систему прежних взглядов на сознание. Его за¬висимость от этих предметных действий, а не от внешних предме¬тов самих по себе, становится важнейшей проблемой психологии.
Сознание, ставя цели, проектирует активность субъекта и от¬ражает реальность в чувственных и умственных образах. Предпо¬лагалось, что природа сознания является изначально социальной, обусловленной общественными отношениями. Поскольку же эти отношения изменяются от эпохи к эпохе, то и сознание представ¬ляет собой исторически изменчивый продукт.

Леонтьев: строение деятельности.

Положение о том, что все, что совершается в психической сфере человека укоренено в его деятельности, развивал также А.Н, Леонтьев (1903—1979). Сначала он следовал линии, намеченной Выготским. Но затем, высоко оценив идеал Басова о «морфологии» (строении) деятельности, он предложил свою схему ее организации и преобразования на раз¬личных уровнях: в эволюции животного мира, истории человече¬ского общества, а также в онтогенезе (индивидуальном развитии человека) («Проблемы развития психики» (1959)).
Леонтьев подчеркивал, что деятельность - это особая целост¬ность. Она включает различные компоненты: мотивы, цели, дей¬ствия. Их нельзя рассматривать порознь. Они образуют систему. Различие между деятельностью и действием он пояснял на сле¬дующем примере, взятом из истории деятельности людей в пер¬вобытном обществе. Участник первобытной коллективной охоты в качестве загонщика спугивает дичь, чтобы направить ее к дру¬гим охотникам, которые скрываются в засаде. Мотивом его дея¬тельности служит потребность в пище. Удовлетворяет же он эту потребность, отгоняя добычу. Из этого следует, что деятельность определяется по мотиву, тогда как действие (спугивание дичи) — по той цели, которая им достигается - ради реализации этого мотива.

Аналогичен психологический анализ ситуации обучения ре¬бенка. Школьник читает книгу, чтобы сдать экзамен. Мотивом его деятельности служит эта сдача, получение отметки, а дейст¬вием — усвоение содержания книги. Возможна, однако, ситуация, когда это содержание само станет мотивом и увлечет учащегося настолько, что он сосредоточится на нем независимо от экзамена и отметки. Тогда произойдет «сдвиг мотива (сдача экзамена) на цель (решение учебной задачи)». Тем самым, появится новый мотив. Прежнее действие превратится в самостоятельную дея¬тельность.
Уже из этих простых примеров видно, насколько важно, изу¬чая одни и те же объективно наблюдаемые действия, раскрывать их внутреннюю психологическую подоплеку.
Обращение к деятельности как присущей человеку форме существования позволяет включить в широкий социальный кон¬текст изучение основных психологических категорий, таких как внутренний образ предмета, совершаемое субъектом действие, мотив, побуждающий его действовать, переживание им своего отношения к другим индивидам, его личностные свойства и при¬тязания.

Указанные категории (образ, действие, мотив, отношение, личность) образуют внутренне связанную систему. Ее многовеко¬вая история запечатлела основные контуры картин психической жизни, каковыми они являлись исследовательскому уму. В сис¬теме категорий и представлен предмет психологии как науки.